Когда к Ивану прибыл в лесничество на каурой кобылке старший Астахов — за лесом, —он отвел ему гриву спелой сосны. Вскоре на берегу Стрежа рядом со старой астаховской избой срубили новый дом, покрыли янтарным сосновым тесом. Семья была велика у Астахова, хотя старшие рано повыходили в люди.
Иван женился двадцати одного году на учителке, свозил ее на смотрины в Велгощи. Батьке не понравилась учителка, была она тощевата, курила папиросы, и не хватало ей простоты. Но — вольному воля. Иван уже стал к той поре лесничим, крупной в округе величиной. Учителка его, отучительствовав в деревне два года, уехала в город поступать в институт. Уехал с нею Иван. В лесном тресте ему дали должность директора леспромхоза, которого еще не было пока: надлежало его создать в нерубленых спелых лесах.
По-разному воздвигали свои карьеры Иван Астахов и Степа Даргиничев. Степа командовал лошадьми, орудовал рычагами первой в лесу машины, он накручивал гайки, наваривал втулки, постигал геометрию пилорам и физику четырехтактного двигателя. Иван же Астахов наращивал голос, кричал в телефонную трубку, грозил, поощрял, наставлял. Он работал с людьми, возвышаясь немного над ними. Работа не набивала ему на ладони мозолей. Но и не давала эта работа досуга; даже в ночное время звонил телефон. Суждено было Астахову стать капитаном на деревянном, сосновом, еловом, березовом корабле.
Леспромхоз Ивана Астахова вырос, лесу хватало тогда. Год за годом Астахову доставалось знамя ЦК союза и наркомата, Ивана хвалили, награждали его значками, путевками в Ялту, в Алушту. В те годы писали в газетах: «Кадры решают все».
Съездить в свою деревню Велгощи недосуг было директору леспромхоза, да и не тянуло его туда. Лет десять не был Иван в родительском доме, корил себя за это, морщился: «Вот же, ей-богу, закрутишься тут — и батьку родного забудешь...» Наконец собрался, поехал.
Обошел отцову усадьбу. Заглянул в нечищенный хлев, но за вилы не взялся. Крыша сквозила в хлеву. Почесал ботинком бок чумазому поросенку. Принес два десятка ведер, полил огород. Земля, навоз и скотина — эти запахи, эта работа — были знакомы Ивану. Он бегал с ведрами к огороду в семь лет и в пятнадцать... И все казалось ему теперь ненужным, чужим. Он отсюда ушел, оторвался. «Серость, — думал Иван, — бескультурье, деревня-матушка. Сколько надо ей еще, чтобы сдвинуть с места...»
Глава третья
В декабре сорок первого года великим морозом сковало землю и реки. Снег не ложился, медлил, лед зеленел, трескался. Звук получался сухой, пистолетный. Где-то лопались мины, тявкала автоматическая зенитка, напряженная от стужи земля доносила дрожь канонады. И опять тишина воцарялась над плоским, вымерзшим, обесцвеченным северным краем.
Зимнее, без лучей, солнце висело над крышами Вяльниги. Заборы сломали все на растопку, дома обособились, будто не стало улиц, будто стога перепрелой соломы нахлобучились в бросовом поле. Рдели окна от солнца, словно стога запалили и с первым ветром взовьется пожар.
Полыхали Гошкины щеки. Он крикнул:
— Папка, мы с дядей Васей видали там аэросани. Как все равно самолеты. С пропеллерами, а крыльев нету. И колес у них нету. А как же они поедут на лыжах без снегу?
— Снег будет еще. Хватит снегу. Беды с ним не оберешься, — сказал Даргиничев. — Давай-ка на квартиру, там вам покушать оставлено, нагулялись.
— Войска тут нагнали — у-у-у! — сказал Василий, шофер. — Так-то пройтиться — вроде и нет ни души. По дворам замаскировавши. А главная сила у них вон в лесу...
Солдатик в серой шапке с завязанными ушами, раскосый и круглолицый, в ботинках с обмотками, в шинелке с чужого плеча, вывернулся из проулка, прыгнул через канаву, дико взглянул на штатских мужчин и мальчонку, вдруг побежал, и путался в полах шинели, и озирался, спешил.
Даргиничев и Астахов спустились к реке, и тут на припаромке морская пехота спросила у них документы. Старший патруля был в полушубке, опоясанном флотским ремнем, с ним два матроса в черных шинелях. Ресницы и брови патрульных заиндевели, но ворота распахнуты были у них, чтобы виднелись тельняшки. Морская пехота скалила зубы, приплясывала, говорила, что там, за рекою, на пятачке было им дюже гарно, там дали они гансу прикурить. И рыбки хватало.
— Как шарнешь толу грамм восемьсот — хоть три судачка оглушишь, а то и пяток. Лешей, язей этих разных мы и за рыбу там не считали.
— Вот погодите, — сказал Астахов, — скоро девушек ленинградских сюда привезут. Берите шефство. Мы возражать не будем. Только чтобы работать могли в лесу...