Солнце так и не поднялось. Разъяснившийся с утра край неба скоро стал остывать, погасать. День наполнен был сумраком, сизым туманом... Такие дни за Полярным кругом считаются ночью. Тянуло ветром. Невидимый в воздухе снег струился, тек, завихрялся на гулком зеленом льду Вяльниги.
— Надо сегодня мне выбираться, — сказал Астахов, — а то навалит снегу, застряну здесь у тебя. Пять леспромхозов еще и две сплавные конторы на мне. Все стало, все заморожено, снегом засыплет — и концов не найдешь.
Они поднимались берегом к вершине яра. Даргиничев шел впереди, за ним Астахов, местные власти. По дороге пристроился к ним капитан, командир батальона.
Вяльнига открывалась внизу. Ее схватило, сковало морозом в разгар работы. Лес нахлынул на запонь, нажал и замерз. Запечатленное во льду, виднелось суставчатое, связанное из плотов тело запони. Стояли с опущенными головами краны на рейде. Снег прибывал и забеливал реку, ровнял. Исчезали следы движения, жизни, трудов. Жизнь стала, оцепенела земля и вода. Солнце коснулось леса, разгорелось багровым заревом...
— Вот это сила! — сказал капитан, облегчив себе душу незначащей, но исполненной воодушевления фразой. — Весной даст ума. Не удержишь. Что ты? Такая махина как попрет...
— И нам секим башка будет, — сказал Даргиничев. — Упустим в озеро — будет секим башка.
— Кровь с носу, а надо держать, — сказал Астахов.
Но как удержишь без мужиков, без тросов, без катеров? Как удержишь ее, эту запонь, если снежной будет зима, если в мирные годы в высокую воду едва удерживали? Что со льдом-то поделать? Весь вяльнижский лед будет тут...
— Триста тысяч кубов заморожено, — сказал Астахов. — И мы отвечаем за них головой. Другого лесу нет у нас. И срубить до весны едва ли мы что успеем. Топливо в Ленинграде сейчас ценится наравне с хлебом. Обком и Военный совет поставили нам задачу спасти этот лес и организовать его отправку через озеро. Других реальных возможностей как-то решить вопрос с топливом нет. Нам обещают помочь, но особенно рассчитывать на помощников не приходится. Обстановка крайне тяжелая. Самим надо выкручиваться... Да... Всего остается: январь, февраль, март, апрель... — Астахов загнул четыре пальца в кулак, остался оттопыренным только мизинец. — В мае наш лес должен быть в Ленинграде... Последний лихтер отсюда отправили в августе. Флот на озере весь разбит. Запонь удержим — сразу же встанет вопрос о транспортировке. Заново строить придется суда...
— Троса нужны, — сказал Даргиничев. — Без тросов это гиблое дело. Лежни сопреют за зиму, сотрутся, будет труха. Труха будет.
— Тут нервы нужны ой-ой-ой, потолще тросов, — сказал командир батальона.
— Троса будут дело решать, — сказал Даргиничев. — Не будет тросов — значит, нужно повесить дощечку на нашу лавочку: «Все ушли на фронт». Как в гражданскую войну. Хоть какой толк да будет. А без тросов тут и подступаться нечего.
— Ты, понимаете, брось эти штучки — на фронт, — рассердился Астахов. — Вот здесь нам фронт доверен — и будем держать. Будем тросы искать, доставать... — Астахов смягчился. Гнев его поднялся мгновенно, сломал ему брови и тотчас опал.
Спустились к запони, щупали тросы, лазили по заломам. Остановились на рейде возле печально поникшего крана «норд-вест». Что-то скрипело под ветром в его организме, покряхтывали сочленения железных суставов.
— Вот на нем я начинал работать кранистом, — сказал Даргиничев, — в тридцать пятом году. Двигатель на нем тогда был — «висконсин». Хороший кран. Послушный в управлении. Смотря как им управлять, конечно... Ушли, бросили, даже грейфер не закрепили — от же народ...
— Не до того было, — сказал Журавлев. — Немцы вон перли.
— Все уже было у нас подготовлено переходить на партизанское положение, — сказал Макар Тимофеевич.
Метель крутила вовсю.
— Ну ладно, — сказал Астахов, — надо мне выбираться, пока не поздно. Будем подыскивать тебе, Степа, заместителя и снабженца. Больше броней пока что нам не дадут.
Глава четвертая
Поселился Даргиничев в Сигожно в конторе сплавного участка на втором этаже. Контора была обитаема, не настыла. Жил в ней оставленный тут бессменный дежурный, мужик небольшенький, не взятый в армию по давнишней болезни. Работал он прежде не то завскладом, не то кладовщиком. Семью отправил вместе с другими, когда надвинулся фронт. Сам остался, раз был назначен дежурить. С дежурства он отлучался редко — уходил на Вальнигу в магазин отоварить карточку. Иногда в конторе звонил телефон, дежурный брал трубку. Это его проверял секретарь райкома или председатель райисполкома. Дежурного звали Петр Иванович.