— Твоя?
— Мамина. А как ты узнал, что она у профессора?
Он засмеялся в ответ и спросил:
— Кто атрибутировал это произведение?
— Сначала Степа, потом Лиза. Правда, она признала ее за картину Филонова.
— А в музеи ты не обращалась?
— Нет, отец знал ее стоимость.
«Важняк» хмыкнул, достал какую-то бумагу и протянул мне. Я прочла, что мой Шагал — подделка высокого уровня по мотивам Шагала и Филонова, с использованием подлинных красок 20-х годов…
Господи, сколько было шума и скандалов, и вокруг чего?..
— Если бы художник подписался собственным именем, он не получил бы и сотой доли того, что сорвал как реставратор…
— Неужели и тут Степа?
Следователь кивнул.
— Да, в молодости он этим баловался, набивал руку, работал красками, которые соскребал со старых любительских картин.
Я вспомнила, как «тетя Лошадь» говорила, что у ее крестника невинное хобби — наивные дилетантские картинки начала века…
— Зачем ему нужна была банда?
— Банда была не его, «шестерки» принадлежали Карену. Именно Карен втянул Степу в эти мероприятия… Сначала нанимал охранников, потом стал выполнять конфиденциальные поручения. Последние годы Карен держался очень высокомерно, а Степа считал, что именно он создал ему репутацию коллекционера-знатока. Видимо, по-разному можно отстегивать деньги. Вот Степа и воспользовался тем, что Карен не разрешал трогать своих девочек этим «шестеркам», и переманил их…
— Но бессмысленная жестокость…
— Оба — наркоманы, с двенадцати лет… Иногда наркоманы сознают, что жизнь загублена, и приходит ненависть, желание покуражиться…
— В результате чего погибли три человека…
— А себя ты не считаешь?
— Но я-то цела…
— Карен собирался тебя перепродать одному бизнесмену из Эмирата…
— Арабу? — Меня передернуло при воспоминании о шейхе.
— Да, в счет больший сделки…
— Но как?
— Карен уступал тебя за большую партию компьютеров со скидкой. Тебе была бы предложена туристская поездка в Эмираты, где ты «случайно» попала бы в гарем…
Я рассмеялась, считая, что он берет меня на пушку, и вызывающе вскинула голову.
— Что еще от меня надо?
— Где запонки?
— У вдовы Карена. Я ей отдала. Мне не нужны чужие вещи. На них слишком много крови…
Юра торопливо позвонил по телефону, сказал несколько отрывистых фраз и обозленно посмотрел на меня:
— Не могла сообщить раньше? Она сегодня утром улетела с внуками в Штаты.
— И пусть. Ей запонки пригодятся…
— Но это национальная реликвия.
— Да? Сначала человека убили, труп уничтожили, а теперь начнем слюни пускать, подлизываться к монархистам…
«Важняк» нахмурился.
— Ты обязана была сдать запонки государству…
— По какому праву? Они мне не принадлежали, а в Америке, может быть, попадут в приличный музей…
— Но русское достояние…
— А сколько сплавило наше правительство за бугор «русского достояния», сколько захватило в личное пользование!
Я была очень довольна, что вдова Карена улетела. Каким бы он ни был, но в этой истории тоже оказался орехом для беззубых, задыхаясь от неуемной энергии и предприимчивости… Не чувствовала я ненависти и к несчастной старухе, способной так самоотверженно любить. Это казалось высшим даром, который получает редкий счастливчик на земле.
И я окончательно решила уехать.
Без Карена вернуться к старому образу жизни казалось нелепым, найти нового «босса» было хоть и не сложно, но тревожно, да и ранга они были помельче…
А с долларами я не пропаду в любой стране, где говорят по-английски.
Я заехала к матери и сообщила о своем решении.
Мать выглядела потухшей. Не было ни криков, ни возмущений, ни попреков. Она только сказала:
— Чужие мы… — голос ее дребезжал, — не сумела воспитать в тебе настоящие идеалы, ты всю жизнь только о себе думала…
— Довольно того, что ты страдала за человечество!
Мы помолчали, она не предложила мне поесть, как раньше, словно мы были уже далеко друг от друга…
Я вернулась к себе, лениво достала из почтового ящика газеты и письма и удивилась надрывным телефонным звонкам.
Я сняла трубку и услышала голос Алкиного мужа. Алка умерла от преждевременных родов. Не дослушав его, я повесила трубку и несколько часов просидела в каком-то оцепенении, Алкина смерть казалась самой большой нелепостью, ведь она была частичкой моей души…