Но, конечно, ни правительство, ни тем менее — местные помещики и державцы государственных земель не имели ни малейшего желания признавать этой узурпированной свободы и привилегий. В их глазах «показачившиеся» их «подданные» были только «непослушные крестьяне», «непослушные мещане», как они часто и обозначают их в тогдашних актах. Они старались принудить их к послушанию, к отбыванию повинностей, но это удавалось плохо, вследствие слабости исполнительной власти, и только увеличивало обоюдное раздражение.
Бестолковая же политика правительства, которое то старалось задавить строгими репрессиями все казачество, за исключением горсти реестровых, то, нуждаясь в войске, обращалось к помощи нереестровых даже, случалось, приглашало вступать в казаки всех желающих, — окончательно лишала местную администрацию и помещиков возможности положить предел «украинному своеволию». Давлением военной силы правительство иногда принуждало «непослушных» к повиновению помещикам и старостам, разгоняло «своевольных» казаков и заставляло их бежать в степи или притаиваться на время, но такой «порядок» держался очень недолго. Только в десятилетие перед восстанием Хмельницкого, после больших народных движений 1637—1638 гг., сделаны были серьезные усилия, чтобы задавить казатчину, и это удалось на довольно продолжительное время (почти целое десятилетие); но было слишком поздно: фермент был уже настолько силен, что этот правительственный гнет только увеличил силу народной реакции.
В своей политике по отношению к казачеству правительство имело вообще двоякие мотивы. Так как «набеги казаков на татарские и турецкие земли давали татарам повод оправдывать ими свои набеги, а Турция серьезно грозила за них войною, которая страшно пугала Польшу с ее вечным недостатком денег и войска и казалась неотразимым бедствием, — то временами, под впечатлением этих угроз, правительство хотело во что бы то ни стало задавить казачество и не жалело для этого суровых циркуляров и военных экспедиций. Но вполне задавить казачество было невозможно, потому что казаки уходили в степи, совершенно недоступные польским войскам. Там устроили они себе неприступные убежища на нижнем Днепре, ниже порогов, на островах, которые образует здесь Днепр; одинаково недоступные и для польских войск, и для турецких судов, старавшихся иногда проникнуть сюда с моря, эти острова давали казакам вполне безопасное убежище. Также неприступными были и «уходы» в глубине заднепровских пространств, откуда в особенно тяжелые времена украинские казаки уходили даже за границу, на Дон, в московские земли. Таким образом, в наилучшем случае польским войскам удавалось очистить от своевольного украинского казачества только заселенные пространства Поднепровья, так называемую тогда «волость», но не уничтожить казачество совершенно.
Однако, с другой стороны, польское правительство не могло серьезно полагаться на уверения татар, что их набеги прекратятся с прекращением казацких нападений, и так как казаки служили собственно главною, а иногда и единственной защитою Восточной Украины от татар, то правительство полного уничтожения казачества никогда не желало. По своей дешевизне и сноровке, отваге и выносливости это были незаменимые войска, и известную часть казачества, более дисциплинированную, правительство всегда желало оставить для государственной службы. Эта легальная часть казаков, по планам правительства, должна была служить также для обуздания остальной, своевольной массы казачества, удерживать ее в повиновении и не допускать ее походов на чужие земли.
Но тут вечное безденежье польской казны создавало новые трудности: правительство не имело средств взять на жалованье более значительное число казаков; оно брало их на службу одну-две тысячи, самое большее, да и тем платило так плохо и неисправно, что они должны были искать себе иных источников пропитания. По этой причине даже этих служилых, «реестровых» нельзя было содержать в послушании и дисциплине, а о том, чтобы сделать их действительными блюстителями порядка на Украине, нечего было и думать. С несколькими сотнями реестровых нельзя было ни организовать обороны Украины, ни удержать массы нереестрового казачества. В интересах обороны польские старосты и военачальники были вынуждены постоянно обращаться к помощи нереестровых; часто обращалось к ним, как было сказано, и само центральное правительство, и это все, конечно, превращало, в пустой звук проекты обуздания украинского своеволия. Вообще польские правящие сферы не были ни достаточно сильны, ни достаточно дальновидны, чтобы или уничтожить казачество, или дисциплинировать и организовать его (Восточной Украине они вообще очень мало уделяли внимания в своей внутренней политике). Репрессии и кровопролития не останавливали роста казачества и лишь раздражали его наиболее воинственную часть.
Если значительная часть казаков — эти показачившиеся мещане и крестьяне — ценили в казачестве его социальные и общественные привилегии и, состой под казацким «присудом», спокойно хозяйничали на своих землях, то для иной, значительной массы казачества война была его настоящей стихиею, главным источником пропитания, а походы на татарские и турецкие земли — таким же незаменимым ресурсом, как рыбные и звериные Промыслы. В интересах поддержания добрых отношений с Турцией и Крымом польское правительство хотело прекратить эти походы. Но в таком случае нужно было дать иной исход энергии этой воинственной части казачества и одновременно нужно было подыскать для нее иной источник пропитания. Без этого удержать казаков от походов не могли и наиболее влиятельные вожди казачества. Правительственные же запрещения, стеснения и преследования со стороны украинских старост и помещиков только возбуждали в нем раздражение и ненависть. Чувствуя невозможность при таких условиях установить прочные отношения к правительству и понимая, что только фактическая сила казачества не дает правительству и шляхте возможности его сломить, вожди казачества стремятся возможно увеличивать численную силу последнего, расширять его территорию все далее и далее в глубь оседлой колонизации, привлекая в его среду все новые и новые массы украинского крестьянства. С другой стороны, раздражения на стеснения и репрессии выливаются в борьбу с пограничными старостами и панами. Так начинаются первые казацкие войны.
(.Подробнее происхождение и дальнейшая история казачества изложены в VII томе Истории Украйны-Руси М.С. Грушевского, гл. 1—3 и5).
Н.Д. Полонская-Василенко:«С XIV столетия в жизни Украины появились казаки, которые с каждым годом получали все большее значение. Начало казачества, как отдельной группы населения, трудно установить. В те времена, когда Украина изнемогала от татарских нападений, энергичные, смелые люди уходили в степь, в «отход» — охотиться на диких зверей, заниматься рыболовством, сбором меда диких пчел. Жизнь в степи, небезопасная, манила их больше, чем жизнь в селах и городах. Эти люди постепенно объединялись в ватаги, группы, которые совместно охотились, а при необходимости нападали на татар, отбивая у них «ясырь» и награбленный скот. Хорошо зная степь с ее дорогами, тропами, колодцами, они возвращались в свои жилища — Канев, Киев, Черкассы, в села — и там рассредотачивались среди тех групп, из которых вышли. Происходили они из разных сословий: селян, дворян, мещан; были среди них даже князья-магнаты, которых привлекала стихия степи с ее приключениями. «Отходники» превратились в постоянных защитников Украины.
Со временем «отходники» перестают возвращаться в свои жилища, ограбленные, опустошенные татарами. В XIV веке впервые появляется название «казак». В словаре половецкого языка 1303 г. «казак» — это значит часовой, воин. В нескольких словарях турецкого языка «казак» означает разбойника, независимого человека, бродягу. Так понимали казаков соседи-турки. Возможно слово «казак» означало не только украинца.
В XV столетии термин «казак» используют уже относительно украинцев. В 1492 году татарский хан жаловался Великому князю Александру на киевлян и черкасов, что напали на татарский корабль под Тягиней. На что князь ответил, что он приказал «отругать» казаков. В 1499 году в грамоте городу Киеву упоминаются казаки с Днепра. В 1502 году киевские и черкасские казаки начали па татарского посла. В 1504 году Менгли-Гирей жаловался Великому князю Александру на казаков, которые ограбили татарских купцов и послов. В 1520 году Великий князь поручил С. Полозовичу, управляющему Черкасского староства, навербовать казаков на государственную службу и направить против татар.