Подали заявление в милицию. Злобин сам относил. А там все просто и трезво.
— Он тебе кто? Родственник? — спросил усталый капитан жестоко простуженным голосом.
— Нет. Мы — организация.
— Украл что-нибудь? Должен?
— Нет. Наоборот. Мы ему должны. Заработанные деньги вернуть.
— Тогда что вы волнуетесь, нужны будут, сам придет.
— А если не придет? Как нам закрыть все это? И потом, он у нас на работе числится.
— Помочь ничем не можем. Вы же лучше нас знаете, какие нужны силы, чтобы организовать поиски там. Скорее всего, вышел на трассу да и махнул куда-нибудь в поселок. Не захотел зимой на вашей базе в тайге сидеть. Так часто бывает, поверьте мне. А мы тут с вами переживаем. Вы понимаете меня? — как можно мягче сказал капитан.
Тут, как на грех, мать его, старуха, в экспедицию пришла. Говорит, что сын, мол, у нас работал, так нельзя ли его деньги ей получить?
Бухгалтер ей, мол, конечно, нельзя. Я, говорит, сегодня вам их отдам, а завтра он сам явится. Потребует. Да и не явится — ревизор, мол, мне эту сумму, если без доверенности, в начет поставит.
Старуха, как мышка, возле глаз платочком суетится. Молчит. И, похоже, плачет.
Пригласили ее к начальнику экспедиции. Злобина тоже вызвали как председателя местного комитета. Объяснили ей, что должна принести доверенность, а деньги не пропадут.
Молчит старуха, руки на колени опустила, большие, все в морщинах и трещинах, с крепкими мужицкими ногтями, а слеза как по одной щеке прокатилась, так мокрый след и не сохнет, добавляется.
— Где же, — старуха говорит, — я возьму эту доверенность-то?
Начальник — так, мол, и так, найти его надо. Подайте заявление в милицию. Вы — мать. Вам не откажут. Будут искать. Через несколько дней она приходит опять. Просит деньги.
Бухгалтер спрашивает: «Подали заявление, ищут его?»
— Нет, — говорит, — не подала. А ну как найдут?
Удивились. Как так? Что значит?
Она, оказывается, и хотела, и не хотела, чтобы Валерку искали. Жалко сына, а с другой стороны — «тихий» Валерка, как освободился после отбытия наказания, шибко пил и поколачивал ее. Деньги отбирал. Пенсию.
Но убедили все-таки ее написать на розыск. Через месяц из милиции сообщили, что разыскиваемый опознан по приметам работниками аэропорта Хандыга и что он вылетел в направлении Охотского побережья.
Деньги ей из бухгалтерии не отдали, но раз уж такой он негодный сын, то скинулись в экспедиции сами и набрали матери на дрова да на мясо-рыбу в зиму.
Ну, а уж потом Кеша останки нашел. Следователь и вправду оказался упорным. Копал недаром. После его заключения о смерти и о личности покойного депонент матери до копеечки выдали.
— Вот так, за курево-то люди страдают, — значительно сказал Теряк. — От курева одно зло, — добавил он, выкатывая уголек из костра для своей папиросы.
— Однако спать пора, — с рыком вызевнул Никита, — дела наши кончились, пошли делишки. Навоевались. Теперьча спи — не хочу. Скоро в Якутск барда[2]: пиво пить, девок любить за все полгода. Я — хорош, больше в такую экспедицию не полезу. У геологов лучше. На одном месте дольше держатся. Там и поешь и поспишь по-нормальному. А здесь все лето как сумасшедшие бегаем. А-а-ха-ха, — зевнул он снова, — утуй барда, спать пошел.
Вслед за Никитой поднялся и Кешка. Николай, тот еще прямо в кружке подогрел на углях чай и допил его. Но уже молчали все. Наговорились.
За Николаем поднялся и Михаил, но взглянул нерешительно на Злобина, а тот стрельнул глазами, мол, тихо сядь.
Михаил терпеливо проводил Колькину спину осторожным взглядом и, когда тот скрылся в зимовье, вполголоса спросил Игоря:
— Да ты чо, паря, как не в себе? Случилось чево? Я приметил, ты и подошел нынче как-то не так.
— Дела такие, — шевельнулся и сморщился от боли Злобин, — дела… Где Сушкин? Знаешь?
— Ушли они на реку с Зыбковым с Валеркою рыбу лучить. А чево?
— Когда ушли? Днем? — словно отказываясь верить, спросил Злобин.
— Дак не шибко и давно. Вместе чай вот пили, сидели, а сумеркаться начало — пошли.
— А днем ходили куда? Часа на два, на три?