— Ты это одобряешь?
— Нет, теперь, поговорив с тобой, не одобряю, ибо есть многоцветье невечернее и ему следует нести все, что сумел разузнать, все до чего дошел, все, что открылось в моих слова. И есть свет земной, тусклый. Без переливов. Он лишь отражение света истинного. А далее, как сердце посоветует, если, конечно, хорошенько подумать, помолиться, взорлить, так и следует поступать.
Я не ответил, а про себя решил, что это был значительный шаг в моральном облике нелепых тварей божьих, неизвестно кем, неизвестно как и зачем сотворенных и заселивших эту цветастую планету. У меня сложилось впечатление, что искренность, почитание начальства, обязательность и дотошность при исполнении приказов заложены в них изначально. Однако мораль моралью, а у меня свои задачи, и я продолжил разговор.
— Скажи, Иуда, этот замок… С той поры, как его построили, он все тот же? В тех же пределах, те же здания?
— Не знаю, но слышал, что прежде замок Дирах был значительно больше и под ним располагаются обширные подземелья.
— Кто их соорудил?
Древние люди.
Я едва удержался, чтобы не спросить «когда», вместо этого поинтересовался.
— Что же, эти подземелья до сих пор существуют?
— Не знаю. Зачем мне это?
— Значит, древние люди построили замок, накопали подземных лазов, потом пришли нынешние люди и возвели здания, которые мы видим в настоящий момент, так, что ли?..
— Выходит, так.
— Но эти подземелья сохранились?
Сулла пожал плечами.
— Что, если нам сходить посмотреть?
— А разрешение есть?
Следом на его лице обнажилась откровенная растерянность. До него вмиг дошло — разве учителю требовалось разрешение, чтобы исполнить желаемое? С другой стороны, запрет был весом, освящен именем ковчега. Некоторое время он сидел на корточках, шевелил губами, прикидывал так и этак. Наконец кивнул и легко соскочил с лежанки.
— Двери здесь не запирают, — шепнул он. — Во время ночного отдыха никто не может выйти без приказа.
— Ага, — подтвердил я, — никто.
Мы осторожно вышли в коридор. Страж спал на стуле с раздвоенной, в виде ласточкиного хвоста, спинкой (прорезь доходила до самого сидения). Загораживал проход вглубь подземной тюрьмы. Ноги расставил широко, пришлось через них перешагивать. Я вытащил факел, воткнутый в узкий раструб, и мы отправились по широкому и низкому коридору. Не знаю, являлась ли наша камера единственной в подземной тюрьме, однако далее я не встретил ни одной двери. По обеим сторонам глухие стены, пол ровный, выстлан плитами. Скоро мы добрались до поворота, и, свернув за угол, я едва не скатился по крутой, уходящей глубоко под землю лестнице. Едва успел подставить ногу!.. Спустился на несколько ступеней, сразу почувствовал, что уклон какой-то непривычный, и подступенок мелковат. Ширина проступи тоже никак не годилась для ноги среднего хордянина. Спускаться по этой лестнице все равно что идти по шпалам — шаг постоянно сбивается.
Я глянул на своего спутника. Иуда, задержавшийся наверху, дрожал, как пальмовый лист. Затем перевел взгляд в противоположную сторону. Удивительная для Хорда тьма ждала нас внизу. Заманивала? Пугала? Всякая чернота, однообразный цвет или же отсутствие такового, были невыносимо для обитателя Хорда — это я почувствовал на собственной шкуре. Но и отступить не мог, все-таки человечьего во мне было больше, чем синюшного. По крайней мере, я верил в это, тем более что мой ясновидящий взгляд, глубоко протыкающий темноту, так и не выявил никакой, пусть даже предполагаемой опасности. Кроме того, в руках у меня был факел.
— Шагай веселее, Иуда! — подбодрил я спутника.
— О, учитель!.. — только и смог вымолвить он и, жалко улыбнувшись, робея совсем, как человек, поставил ногу на первую ступеньку.
— Помолись и спускайся, — добавил я.
Наконец он сжал губы — довел их до толщины мизинца и двинулся вниз по лестнице.
Мы спускались долго. Подземный ход пребывал в отличном состоянии, разве что пыли и некоей липкой паутинистой пленки здесь было предостаточно, а так ступени все целы, края не выщерблены, грани едва округлились. Первый отблеск, означавший конец пути, вспугнул меня, когда я уже решил, что конца этой лестнице не будет. Ударило в глаза металлическим тусклым отсветом, потом густо запахло ржавым металлом — уж что-что, а нюх у меня был, хвала ковчегу! Я долго стоял принюхивался, затем бодро шагнул вперед и уперся в металлическую, напоминающую букву «о» плиту. Установили ее, по-видимому, сразу после отливки и обработкой поверхности себя не утруждали. Тут в мою спину ткнулся Сулла, жалко взвизгнул и принялся отчаянно чесаться: сначала левой ногой правую, затем правой — левую.