Но этого не может быть!
Я был совершенно уверен, что вокруг меня нет таких существ, кто испытывал бы ко мне патологическую ненависть, отвращение и ужас. Я бы сразу ощутил страх, тем более, ауру неприязни. Тогда в чем смысл этой игры в кошки-мышки? Эта двойственность в поведении губошлепов высших разрядов представляла самую большую загадку. И это подземелье в замке?
Я поделился с койсом своими сомнениями, потом добавил.
— Послушай, дружище, в сущности, не имеет значения, каким образом местные сумели обнаружить твое местонахождение. Важен итог — мы оба находимся под наблюдением.
— В отношении меня это исключено! — ответил койс.
— Можешь дать гарантию?
— Абсолютно!
— Значит, они пасут меня?
— Тоже сомнительно. Они просто прошли по твоему следу, но, уверяю тебя, ничего не нашли. У них нет никаких оснований полагать, что ты инородец.
— Ну и словечко ты подобрал, дружище!..
— Но ты же воображаешь меня отбойным молотком или предназначенным к списанию самосвалом!..
— Почему предназначенным к списанию?
— Отчего еще могло взгрустнуться самосвалу как не от неминуемого списания и переплавки?
Я растерялся — мне трудно было судить, какие чувства испытывает самосвал, подготовленный к переплавке, но все равно стало весело. С койсом не пропадешь. Койс — весельчак, и недавняя печаль всего лишь минутная слабость. Он с ней быстро справится, не так ли, приятель?
— Послушай, приятель, — поинтересовался я, — а ты сам-то способен видеть сны?
«Быстролетный» промолчал, я не настаивал. Наконец койс подал голос.
— Попечитель приказал во время плавания не спускать с тебя глаз.
— Каким это образом?
— Представь, что самосвалу придется следовать за вашей допотопной галошей в подводном положении.
— Хватит обижаться! — укорил я. — Какие счеты между однополчанами. Ты же не красная девица. Если тебя это утешит, прошу, уважаемый самосвал, простить меня. Теперь о главном. Что это мы все «попечитель, попечитель». Пора проявить самостоятельность. Дело в том, достопочтенный отбойный молоток, что мое инкогнито не является тайной для вышестоящих губошлепов. Это, конечно, догадка, но вполне обоснованная. Из нее и будем исходить. Игра пошла крупная, так что приказ — будь поблизости. Ничего страшного, примешь теплую ванну. Вода здесь целительная, бодрит.
Это был решающий момент. Впервые я взял на себя смелость отдать распоряжение вернослужащему достаточно высокого ранга, представителю иной расы, пусть даже и вымершей. Я, хранитель земной территории, пусть даже в звании повелителя, посмел распорядиться судьбой урожденного ди искусственного происхождения. Поверьте, для сверхмогучего, разумного аппарата это был нелегкий выбор. Пойти на поводу у варвара значило снизойти до него. Но и у меня выбора не было — только в связке с койсом я представлял реальную силу. При этом требовалось выполнить еще одно условие — нацепить волшебный пояс.
— Хорошо, Серый, — наконец откликнулся койс. — Буду следовать за «Калликусом».
Стоит ли упоминать, с какой радостью я выслушал этот ответ!
— Насчет пояса… — добавил Быстролетный. — Ты получишь его. Но не сейчас. Позже.
Глава 2
Морской переход по расчетам капитана должен был занять чуть более двух сроков — по-нашему, около шести недель. «Калликус» шел вдоль берегов Дираха, необыкновенно живописных в начале осени. Сумеречное время по земному исчислению занимало на Хорде около пяти земных лет и для тех, кто родился весной и впервые вступал в осень, эта пора должна была показаться самым чудесным временем года. Кончились дожди, наступила легкая, заметно озолотившая прибрежные леса сушь. Свет двух солнц заметно ослаб, многоцветье поблекло. Вдали, на востоке, в переливающейся радужной дымке синели горы Дираха, откуда я якобы был родом. Морская толща заметно окрасилась бирюзой — канули нескончаемые, шибающие в глаза радужные переливы, искристый блеск каждой рыбки, струйки, каждой капельки.
Наступила благодать, спала жара. Сердце трепетало при виде разноцветных закатов и восходов, которыми на подступах к долголетней многоснежной зиме одаривали поселян Даурис и Таврис. Ветер приносил издалека ощутимо терпкий, удивительно схожий с земным, запах океана. Как раз в эти дни над морем все чаще начали высыпать звезды — на ненадолго, когда разбегались тучи и заметно умеривший свой пыл Даурис и чуть поблекший Таврис часа на полтора скрывались за горизонтом. Меня как не испытывающего страха перед звездами постоянно ставили на «темные» вахты. В краткие и неожиданно ясные ночи я, затаив дыхание, разглядывал огненное колесо и три луны, серпики которых были повернуты в разные стороны. Были мгновения, когда я внезапно ощущал себя и на Хорде, и на родной Земле, а также на Беркте, где располагался главный приводной централ сгинувших ди, и где теперь отлеживался фламатер, в нейронных ячейках которого меня сохранили как особь. И Хорд, и Земля, и Беркта и густо-электронные недра фламатера, и странный, но в то же время близкий, не допущенный к снам народец, и вся вселенная, которую я теперь мог смело назвать мирозданием, — все вмещались в сердце! Они все есть!.. В театре марионеток раздвинули занавес, и окружавшие меня Буратино, Мальвины, Пьеро, Петрушки, Панчи, Коломбины, арлекины, джокеры, вся прочая, вырезанная из бумаги, набитая ватой, сколоченная из тростинок ватага, включая кукловода-попечителя, попрыгала в зал и, смешавшись с земной публикой, принялась отчаянно чесаться от радости.