— Что было делать? — я вновь отчаянно почесался под коленями. — Взялся за ребра жесткости, прижал ногу — вроде держит, не скользит. Наконец дело пошло на лад. Помаленьку спускаюсь по скату. Вот и оконный проем в основании башенки. Что там, в темноте? — дрожащим голосом, громко выдохнул я в лица слушателей.
Ближе других сидевший ко мне матрос от неожиданности отпрянул. Губошлепы все разом вскочили, отступили на шаг. Дуэрни вскрикнула. Даже старик Ин-се, развалившийся в кресле с напоминающей ласточкин хвост спинкой, потерял былую уверенность и подался вперед.
Я понизил голос, начал комкать слова.
— Передо мной — гулкая полутьма. Внизу, под ногами, радующими пятнами, свет. Удивительно, что внутри разделенное снаружи сооружение цельно, едино, заполнено какими-то переходами, металлическими трапами, висящими тросами и канатами. Густо, не пролезть!.. Пространство, заполненное бессмыслицей. Мне надо вниз, а ступить на ближайший трап робею. От страха ноги дрожат, того и гляди оступлюсь и полечу вниз. Что это было? Зачем навеяно? Кто надоумил заглянуть в недра тайны — поди разберись.
Наступило молчание, в тишине особенно звонко прозвучал голос Дуэрни.
— Ты все это видел во время отдыха, знахарь? Как тебе это удалось?
— Не знаю, хозяйка, сам не ведаю. Померещилось, теперь буду обмысливать.
— Это верно, — согласился Ин-се и тут же спокойно добавил. — Все свободны. Ты, Роото, останься.
Все тут же разошлись. Никто не посмел спросить, чем же дело кончилось, рискнул ли я ступить на трап? Повод, на котором томилась Дуэрни, Ин-се передал Огусту, тот увел задумавшуюся девушку в кормовую надстройку. Когда я остался один на один со стариками, Ин-ту, так и не пошевелившийся ни разу за все время рассказа, вдруг шумно сменил позу.
— Ты хочешь сказать, лекарь, — зловеще начал он, — что все это привиделось тебе помимо твоей воли? Помимо приказа старшего по чину?
— Да, величество.
— В это верится с трудом, — заявил Ин-ту. — Признайся, горец, может, эта чушь навеяна тебе некоей незримой силой? Возможно, кто-то будит тебя во время ночного отдыха и рассказывает подобные байки, а затем ты, вдохновленный неясным голоском, начинаешь смущать покой добропорядочных поселян подстрекательскими речами? За это тебя следует отправить в преисподнюю.
— Зачем так строго, — успокоил напарника Ин-се. — Тем более, что в его словах есть зерно истины. Он вполне добросовестно отнесся к заданию и сумел увидеть то, что обладает пользой и смыслом. Ты сам, Роото, понимаешь, что в твоем рассказе польза, а где смысл?
— Нет, Ин-се.
— Примем твои слова на веру. Итак, — теперь он обратился к Ин-ту, — наш общий друг предлагает нам предъявить ковчег населению в иной, чем мы предполагали, форме. Совсем необязательно спускать с небес священный сосуд матерьяльно, в ореоле славы. Достаточно, чтобы по всем материками были расставлены подобные, разрезанные пополам, но цельные внутри, здания, где следует развесить изображения ковчега-победителя. Тогда каждый желающий будет иметь возможность лично, в любое время лицезреть священный образ, поклониться ему, доложить о своем житье-бытье. Это совсем неплохая мысль, дружище.
— И таким образом проникнуть в святая святых, в разум каждого поселянина и овладеть его помыслами? — спросил Ин-се. — Не слишком ли хитро задумано? Хотя… — он поиграл седыми бровями, — одно другое не исключает. Явление ковчега в сиянии славы, в окружении сонма славных, призывы, мольбы, бухание на колени, а потом уже священные здания и изображения в них. В этом случаем мы замкнем систему. Знахарь, как по твоему мнению следует назвать подобные сооружения?
Я ответил не задумываясь.
— Храм, — и тут же спохватился, принялся горячо доказывать. — Только ковчегу, как делу рук человеческих не следует ставить храмы. Это бесполезно.
— Во-от, — удовлетворенно кивнул Ин-се, — вот он, момент истины. Ковчегу нельзя, потому что он изготовлен нашими собственными руками, не так ли?..
Оба старца как-то разом продемонстрировали мне свои худенькие, слабенькие лапки с обточившимися, заметно пожелтевшими коготочками. Далее они заговорили в один голос — ладно так заговорили, с легкими усмешками, одновременным покачиванием голов и ироничным почесыванием под мышками.
— Ковчег рукотворен, в этом все дело, верно? Чем, в конце концов, он отличается от долбленной лодки, клочка ткани, утюга?.. Этому учил тебя таинственный голос? Поклониться следует неведомой всемогущей силе, сотворившей весь этот круг, — они разом развели, кто левую, кто правую, руки, как бы обнимая небосвод, океанскую гладь и теряющиеся в сумерках очертания Дираха. — Все мироздание… Это мы уже слышали, Роото. Мы уже прошли через это, а твоя незримая, вездесущая сила, по-видимому, до сих пор не оставила своих попыток согнуть всех хордов в бараний рог. Не выйдет! Так и передай смущающему тебя во время отдыха. Долгими лишениями, напряжением всех сил, перестройкой сознания, бедностью и нищетой, смертями миллионов птенчиков мы выстрадали ковчег.