Оцепенев до деревянного состояния, Хваат лежал возле мачты — глаза открыта, густая борода, вкруг обнявшая шею, лохмами торчала во все стороны. Мне так хотелось трахнуть его своей металлической ногой по голове, однако благоразумие взяло верх — после оглушающего удара у нашего славного останется большая шишка, и это может оказаться серьезной уликой против меня, нарушившего запрет разгуливать во сне.
Хваат выказал себя настоящим космическим волком — он храпел так, что удивленный «Быстролетный» без всякого вызова сам подвсплыл над водой. Когда я перебрался к нему на влажный округлый, моментально огородившийся перилами борт, до меня донесся удивленный шепот.
— Что у вас там за рев? На абордаж берут?..
Я ничего не ответил. Спустившись в рубку, первым делом продемонстрировал металлические браслеты на запястьях.
— Видал? Совсем офонарели!..
Затем сел в подбежавшее ко мне креслице. Наподдал сидению, чтобы оно не ерзало, устроился поудобнее, выждал некоторое время и спросил.
— Послушай, дружище, где наш бугор, он же этот… повелитель вселенной? Мне надо кое-что насчет контракта уточнить.
— Нет его, — буркнул в ответ койс. — Все еще где-то в дальних далях, за тридевять земель обретается.
— А этот… обломок голограммы здесь? Бдит?
— Обломок здесь, а вот бдит или нет, не знаю. Похоже, что пребывает в заторможенном состоянии. Ни разу пока не вякнул. Все равно я бы на твоем месте не особенно распускал язык.
— Испугал волка!
Койс промолчал, потом тихо напомнил.
— В чем собственно дело, Серый?
— Интересуюсь, приятель, каким образом мы оказались в системе Дауриса-Тавриса? Воплотились на приводной станции? Такой же, что построена на Беркте?
— Нет. Попечитель обеспечил воплощение прямо в свободном пространстве. Он на такие штучки мастак. Все-таки техника не стоит на месте.
— Но приводная станция существует?
— Конечно. Сохранилась от архонтов. Я как раз должен помочь тебе в поиске подходов к приводной станции, остальное меня не касается.
— Ага, вот мы и подобрались к моменту истины. Значит, ковчег побоку, с ковчегом вы — ты и твой бестелесный начальник — сами справитесь. А мое дело — приводная станция, обеспечивающая межзвездные перелеты. Верно я мыслю? Логично?
— Исключительно. Как отбойный молоток. Если не считать, что этот ковчег — тьфу, а не цель. Так, фуфло. Мне на один наскок. А вот приводная станция — это объект! Это не для нас, вшивых. Это по плечу только хранителям. Грозным волчарам!
— Хватит, а-а?! — я повысил голос. — Я серьезно.
— Прошу простить, повелитель. Был дерзок, вспылил. Буду наказан.
Я пронзительно-внезапно, до боли в сердце, ощутил, что он не шутит, а если и пытается шутить, то прикрывая въевшийся за миллионы лет страх перед начальством. Грех было обижать единственного друга.
— Где находится приводная станция?
— Это запретное для меня знание. Где-то в пределах звездной системы Дауриса-Тавриса.
— Ты, опытный космический ходок, и не смог обнаружить централ?!
— Меня привели в рабочее состояние, когда «Неугомонный» уже находился в пределах звездной системы.
— Но ведь ты догадываешься, где она расположена. Не можешь не догадываться!
— Это нарушение приказа.
— Ты, потерявший родину, лишенный пенсии, утративший право на отдых, на личную жизнь подчиняешься каким-то доисторическим приказам? До сих пор шагаешь в ногу с теми, кого уже давно нет в живых? Чудеса да и только!..
— Перестань, Серый… — голос у койса дрогнул.
Я стиснул челюсти.
— Но ведь приводная станция существует? — после короткого молчания спросил я.
— Непременно.
— Где же она?
— Там, куда ни одно нормальное существо в здравом рассудке не сунется.
— Даже попечитель?
— Даже он. Ему тоже своя нейтринная жизнь дорога.
— В этом ты прав, дружище. Жизнь дорога каждому, даже если их у него в запасе неисчислимое количество. Стоит только зачерпнуть…
— Глупости, Серый. У любого разумного, чувствительного существа жизнь только одна. И у тебя в том числе. А то, что можно зачерпнуть — это ерунда. Жалкая биокопия… Биороб… Если погибнешь губошлепом, то на воскресение в облике человека не рассчитывай. Твой лимит исчерпан.
— Слышь, «Быстролетный», а ты в Бога веришь?
— Зачем мне это?
Я задумался — действительно, зачем?
Тишина была долгая, протяжная. Как бы то ни было, я решил идти до конца, тем более что рядом где-то прятался обломок голограммы. Пусть прикидывается спящим, заторможенным, либералом их либералов, я был уверен, каждое мое слово аккуратно фиксируется на каком-нибудь фантастическом носителе.