Отсек, в котором, по-видимому, было собрано большинство общавшихся со мной губошлепов, представлял собой четверть огромного цилиндра. Стена и пол являлись радиусами и образовывали прямой угол. Соединялись они округлой поверхностью, усиленной ребрами жесткости. Изнутри отсек был обит металлическими листами. Одна из торцевых переборок забрана решеткой, за которой находился небольшой, слабо освещенный тамбур, другая — изготовлена из какого-то тусклого, малопрозрачного материала. Циркульная поверхность была нестерпимо горяча, узники старались держаться поближе к вершине прямого угла. В эти первые мгновения после пробуждения обнаружилось, что в этом странной формы помещении легко сидеть, дышать, двигать руками. Словно какая-то незримая сила сняла часть веса.
— Где мы? — спросил я, обращаясь к сидевшему поблизости и чинившему форменный китель Хваату.
Рыжебородый, мрачный капитан, чем-то отдаленно напоминавший изувеченного филина, как всегда держался на особицу. Взгляд его, немигающий, пристальный, таил некую забытую гневную мысль — того и гляди он вновь разразится бранью, мастером которой его считали на всех судах океанского и безатмосферного флота.
— Сейчас отцепят, увидишь, — с каким-то злорадным удовлетворением ответил Хваат.
— То есть, как отцепят? От чего?..
— От «Тоопинайки». От чего же еще могут отцепить! От «Калликуса» уже ничего отцепить не удастся. Угробил моего орла какой-то полноценный герой из славных. Такие дела, знахарь.
В этот момент откуда-то со стороны донеслись до надрыва скрежещущие звуки, потом посыпалась череда ударов, скрип, серия толчков. В следующее мгновения сила тяжести в отсеке заметно уменьшилась и под испуганные крики никогда не бывавших в свободном пространстве поселян и мамок, губошлепы начали всплывать в воздух. Затем нарастающая тяжесть вернула их на переборку, считавшуюся полом.
— Куда движемся? — не скрывая робости спросил я.
— Гляди туда, — равнодушно почесался лежавший рядом с Хваатом Неемо и кивком указал на затянутую туманной мутью переборку.
Стена прояснилась внезапно, и бездонный, бархатисто-черный провал космоса открылся перед заключенными в отсек пассажирами. Расположившийся в кругу товарищей Тоот встрепенулся, подался вперед. Туути привстал с места, Петр и другие апостолы закрыли глаза, принялись активно почесывать лоб и правую сторону груди. Какая-то мамка жалобно взвизгнула. Иуда хихикнул и внятно произнес:
— Ма-ма!
Все оцепенели.
Я во все глаза наблюдал за редкими звездочками, отчетливо сиявшими по всей площади торца. Их было немного — видно, в таком положении экран был обращен в сторону межгалактических далей. Обильное радужное свечение обрамляло край переборки, оно на глазах усиливалось, прибавляло в яркости, в багрянце и ядовитой бирюзе, пока наконец в поле зрения на выплыл бок полыхающего Дауриса. На фоне кипящей, свивающейся в гигантские жгуты и тут же исчезающей в глубине раскаленной плазмы, бойким увесистым булыжником появился Таврис и невозмутимо погнался за россыпью темных пятен, резко очертившихся на теле исполинской звезды.
Скоро плоскость экрана заполнили искрящиеся вихри, смазали изображение. Блеск стал невыносим. Я прикрыл руками глаза.
— Нас приговорили к сожжению на Даурисе? — спросил я.
— Зачем! — с тем же тайным гневливым раздражением ответил Хваат. Он тяжело вздохнул. — Просто швырнули в пасть Черному гарцуку.
— Послушай, Хваат, я смотрю, ты тоже среди нас. Значит, поверил? Или тебя сунули к нам на всякий случай, для профилактики?
Его лицо на мгновение напряглось, затем он заметно погрустнел, опустил голову. Наконец ответил.
— Мне просто посчастливилось увидеть сон.
— Но ты же и до этого уверял, что способен во время ночного отдыха видеть картинки.
— Я не знал, что они называются снами. Раньше я считал их наказанием за измену долгу.
Я помолчал, потом вымолвил.
— Я знаю, что ты увидел. Разделяю твое горе.
Хваат совсем по-человечьи пожал плечами, с благодарностью пощекотал меня.
— Теперь мне трудно с ними расстаться, — поделился он и последним стежком затянул узелок на заплате. — Вот как бывает, знахарь. Встретился в карцере с Неемо, поговорили… Страшно попасть в лапы Черного гарцука, но и голову в интеллектор совать, чтобы меня избавили от воспоминаний, тоже не в радость. Кем тогда я буду выглядеть, как считаешь, знахарь? То-то и оно. Старцы долго уговаривали, обещали командование безатмосферным флотом. Зачем мне это командование, когда этот наглый выдвиженец подсадил двигатели на «Калликусе»?