А завтра? Завтра ему предстоит многое сделать. Но сейчас он об этом думать не будет. Он все отложит на завтра.
Поднеся бокал к краю мраморной вазы, Максвелл вылил коктейль на корни растения.
— Ваше здоровье! — сказал он ему, потом осторожно, стараясь не потерять равновесия, нагнулся и поставил бокал на пол.
— Сильвестр! — раздался голос за его спиной. — Ты видишь, что тут происходит?
Максвелл извернулся и встретился взглядом с Кэрол, которая стояла по ту сторону вазы, положив руку на голову Сильвестра.
— Входите, входите, — приветливо сказал он. — Это мой тайник. Если вы оба будете вести себя смирно…
— Я весь вечер пыталась поговорить с вами с глазу на глаз, — заявила Кэрол. — Но где там! Я хочу знать, зачем вам с Сильвестром понадобилось охотиться на колесника.
Она забралась за вазу и остановилась, ожидая его ответа.
— Я был удивлен даже больше вас, — сообщил ей Максвелл. — У меня буквально дух захватило. Я никак не ждал увидеть Сильвестра. Мне и в голову не приходило…
— Меня часто приглашают на званые вечера, — холодно сказала Кэрол. — Не ради меня самой, поскольку вас это, по-видимому, удивило, но ради Сильвестра. Он служит прекрасной темой для светской болтовни.
— Очко в вашу пользу, — заметил Максвелл. — Меня так вовсе не пригласили.
— И тем не менее вы тут!
— Но не спрашивайте меня, как я сюда попал. Мне будет трудно отыскать правдоподобное объяснение.
— Сильвестр всегда был очень благовоспитанным котенком, — обвиняющим тоном сказала Кэрол. — Возможно, он любит поесть, но он джентльмен.
— Понимаю! В моем дурном обществе…
Кэрол окончательно обогнула вазу и села рядом с ним.
— Вы собираетесь ответить на мой вопрос?
Он покачал головой.
— Трудно. Все было как-то запутано.
— По-моему, я никогда не встречала человека, который так умеет вывести собеседника из себя, как вы. И вообще это непорядочно.
— Кстати, — сказал он, — вы ведь видели эту картину?
— Конечно! Она же — гвоздь вечера. Вместе с этим забавным колесником.
— А ничего странного вы не заметили?
— Странного?
— Да. На картине.
— По-моему, нет.
— На одном из холмов нарисован крохотный кубик. Черный, на самой его вершине. Он похож на Артефакт.
— Я не обратила внимания… Я особенно ее не разглядывала.
— Но гномов-то вы разглядели?
— Да. Во всяком случае, кого-то на них похожего.
— А существа на переднем плане? Они ведь совсем другие.
— Другие? По сравнению с кем?
— С теми, каких обычно писал Ламберт.
— Вот не знала, — заметила Кэрол, — что вы специалист по Ламберту.
— А я и не специалист. Просто сегодня утром, когда я узнал про этот званый вечер и про картину, которой обзавелась Нэнси, я пошел в библиотеку и взял альбом с репродукциями.
— Но даже если они и другие, так что? — спросила Кэрол. — Художник же имеет право писать все, что ему вздумается.
— Совершенно верно. Но речь не об этом. Ведь на картине изображена Земля. То есть если это действительно Артефакт, в чем я не сомневаюсь, значит, на ней должна быть изображена Земля. Но не наша Земля, не та, которую мы знаем, а Земля, какой она была в юрский период.
— По-вашему, на других его картинах изображена не Земля? Но этого не может быть! Ламберт жил в эпоху, когда ничего другого художник писать не мог. Ведь в космос еще никто не летал — то есть в глубокий космос, а не только на Луну и на Марс.
— Нет, в космос летали, — возразил Максвелл. — На крыльях фантазии. Тогда существовали и путешествия в космосе, и путешествия во времени — силой воображения. Ни один художник никогда не был ограничен железными рамками «сейчас» и «здесь». Все так и считали, что Ламберт пишет страну Фантазию. Но теперь я начинаю задумываться, а не писал ли он реальные ландшафты и реальных существ — просто то, где он бывал и что видел.
— Но если вы правы, — возразила Кэрол, — то как он туда попадал? Конечно, Артефакт на его картине объяснить трудно, однако…
— Нет, я имел в виду то, о чем постоянно твердит Оп, — сказал Максвелл. — Он принес из своих неандертальских дней воспоминания о гоблинах, троллях и прочих обитателях холмов. Но он говорил, что были и какие-то «другие». И они были несравненно хуже: злокозненные, безжалостные, и неандертальцы смертельно боялись их.
— И вы думаете, что на картине есть и они? Те, кого вспоминал Оп?
— Да, мне пришло в голову как раз это, — признался Максвелл. Может быть, Нэнси не будет возражать, если я завтра приведу Опа взглянуть на картину.