Конрад, сидевший по другую сторону костра, нарушил молчание.
— Удачно вышло, милорд. Мы не только спасли наши шкуры, но и вернули все наше имущество — меч, амулет и прочее.
— Мне очень жаль старого Седрика, — сказал Дункан.
— Надо было похоронить его, — отозвался Эндрю. — Он не то, что другие. Он много сделал для нас.
— Большой услуги мы ему все равно не оказали бы, — заметил Конрад. — Какую могилу не вырой, через день-два волки до него доберутся.
— И нельзя было задерживаться, — добавил Дункан. — У нас было всего два часа до темноты, а мне хотелось успеть подняться на дорогу.
Появился дух.
— Явился, наконец, — раздраженно сказал Эндрю. — Где ты шлялся все это время? Мы попали в такую беду…
— Я знаю, — ответил дух. — Я вернулся ночью и видел все. Я не показался, потому что я нематериален и помочь вам не мог, а немедленно полетел искать Снупи или кого-нибудь из его народа, чтобы позвать их на помощь. Но я никого не нашел.
— Ох уж этот Снупи, — проворчал Эндрю. — Ничего не стоит и такой же безответственный, как и ты. Верить ему нельзя, и не стоило труда искать его.
— Он помог нам однажды, — вступился Дункан. — С Иисусом-на-Холмах. Он предупредил нас, чтобы мы ушли оттуда и показал нам дорогу.
— Ну, иной раз он может чуть-чуть и помочь, — согласился отшельник, — когда захочет. Но надеяться на него нельзя. Положись на него — сломаешь шею. В нем глубоко заложено озорство.
— Счастлив сообщить, — сказал дух, — что сейчас опасности нет. Однако за теми холмами все еще могут быть безволосые.
— Они были здесь утром, — сказал Конрад, — и напали на Ривера.
— Знаю. Но они не задерживались.
— Ривер и его люди прятались, видимо, в расщелине, — предположил Дункан, — вот почему их никто не видел. Ты уверен, что безволосые не прячутся там?
— Уверен, — ответил дух. — Я как раз оттуда. Мне пришла та же самая мысль, и я пролетел по всей длине щели.
Он вздрогнул:
— Страшное место!
— За ней должен быть замок, по словам Снупи, — проговорил Дункан.
— Когда-то был замок, а теперь развалины, больше ничего. Груда камней, не лучше могилы. Стоят деревья, заросшие мхом.
Мег, скорчившись на своем месте у костра, в стороне от других, что-то бормотала про себя. Она подобрала несколько камешков и будто играла с ними.
— Ты бросаешь руны? — С отвращением в голосе произнес Эндрю. — Что они тебе говорят? Что ты в них видишь?
— Новую беду, — ответила ведьма. — Большие неприятности.
— У всех свои неприятности, бабушка, — сказал Дункан. — Такова уж человеческая доля.
— Не все имеют долю в неприятностях, — возразила Мег. — Беды не поровну делятся. У одних только дорога да беды, а у других ничего нет.
— Ты не можешь сказать, какого рода беда? — Спросил Конрад. — Мы бы подготовились отразить ее.
— Руны не говорят. Только то, что беда лежит на дороге впереди.
— Это все обман, — сплюнул Эндрю. — Жульничество. У тебя же не руны, а простые камешки. На каменных рунах магические знаки.
— Нехорошо ты говоришь, — сказал отшельнику Дункан. — Надо думать, женщина знает свое дело.
— Хорошо сказано, — одобрила Мег. — Я благодарю вас, сэр. Тот, кто знает это искусство, может взять любой камень, и он будет служить как надо. Секрет вовсе не в камне, а в знании того, кто их кидает.
— Скажи мне одно, — попросил Дункан, — я думаю, ты это знаешь. Что за плач мы слышали с болота? Печальные такие звуки.
— Это и есть печаль. Оплакивание мира, всех живущих на земле, людей и всего остального, что есть или было на свете до людей.
— Это кощунство, — возмутился Эндрю. — Я слышал это как-то, но ничего не сказал, а сейчас скажу. Библия говорит нам, что до человека никакой жизни не было, что вся жизнь была сотворена в один день. Так написано в книге бытия.
— Полегче, друг, — перебил его Дункан. — Есть крупные ученые, изучающие горные породы. Они думают по другому. Они находили отпечатки на камнях…
— Об этом я тоже слышал, — сердито возразил Эндрю. — Но я этому не верю. Все это софистика.
— У каждого свои убеждения, — согласился Дункан. — Не будем спорить. Мег, ты говоришь — печаль. От кого же исходит эта печаль?
— Не знаю. Знаю только, что таких мест, откуда идет плач, на земле много. Печальные места, покинутые, забытые. Там оплакивают мир.