— Стайлз Стилински.
— Я знаю, — отвечает она так, будто он идиот.
Точно.
Он отворачивается и теребит завязки на толстовке.
— Итак, мы с Эллисон собираемся обедать с тобой и Скоттом, — объявляет она.
— Почему? — бормочет он.
— Поверьте, вы двое не первый мой выбор, — говорит она, поджимая губы. — Но она моя подруга, и ей не нужно, чтобы кто-то, чёрт побери, задавал вопросы, ясно? Ты понимаешь это, верно, Стайлз?
Верно.
Да, он всё понимает.
***
Скотт кто-то вроде заклинателя травм или типа того. Стайлз ждёт, что он будет странным и неловким рядом девушкой, в которую безумно влюблён, но вместо этого он просто улыбается и рассказывает бессвязную историю о бездомных котятах, за которыми ухаживает в офисе ветеринара, где подрабатывает после школы несколько дней в неделю.
Эллисон смотрит на него как-то безучастно. Она не слушает, и Скотт, вероятно, это знает, но это не имеет значения. Важен тон его голоса, и то, как он не замолкает, ожидая её ответа. То, как он задаёт темп разговора, повышая и понижая голос.
Это своего рода броня, думает Стайлз. Её создаёт Скотт, но она достаточно большая, чтобы хватило и на остальных.
Стайлз ест безвкусную еду из кафетерия и наблюдает.
Лидия просматривает сообщения на телефоне и выглядит скучающей, но каждые несколько минут её взгляд скользит к Эллисон.
Стайлз думает, что это тоже своего рода броня.
***
Стайлз покидает школу, словно сбрасывает слой старой кожи, и едет в заповедник, опустив окна «джипа» и наслаждаясь ветром, пробивающимся сквозь вентиляцию. По радио передают какую-то дрянную рок-балладу восьмидесятых — в комплекте с перегруженным саксофонным соло, — и Стайлз думает, что, возможно, если он накопит достаточно денег, то стоит купить приличную стереосистему, чтобы слушать свою музыку, а не ту, что захочется поставить Ларри с Бикон 106.8.
Сегодня замечательный день. Жаркие, яркие последние денёчки лета — не такие суровые, как в Лос-Анджелесе — становятся мягче. Ночи скоро станут холоднее, воздух — прохладнее. Стайлзу интересно, как будет выглядеть заповедник, когда листья начнут менять цвет.
Бикон-Хиллз пока не кажется домом, но это возможно. Он ещё не готов, но сама идея не вызывает желания упрямиться и отказываться или вроде того. Он думает, что если он и отец останутся здесь — если отец сделает достаточно, чтобы выиграть выборы через год, — то он сможет превратить этот город в дом. У него есть Хейлы и есть Скотт, и это намного больше, чем было в Лос-Анджелесе, где он отталкивал людей как мог, а потом ненавидел их за то, что ушли.
Он даже пытался оттолкнуть отца, но отец был слишком упрямым, чтобы поддаваться. Или, может быть, слишком контуженным. Не важно, сколько раз Стайлз кричал, что это его вина, отец просто стоял и слушал. Стоял как скала, а Стайлз был разъярённым морем, которое снова и снова обрушивалось на него.
Сейчас Стайлз не уверен, куда делся весь гнев. У него всё ещё бывают всплески, вспышки, но вот уже долгое время он слишком уставший, чтобы действительно это чувствовать. Возможно, это единственный плюс депрессии. Он слишком устал, чтобы что-то чувствовать, но, возможно, всё начинает меняться. До сегодняшнего дня, когда он увидел, насколько оцепенела Эллисон Арджент, он думал, что всё ещё находится в этом состоянии. Но ведь это не так, верно? Он ест, он ходит в магазин и участок, у него есть друг, и у него есть Хейлы.
У него получается всё лучше.
Не отлично, но лучше.
Пока этого достаточно.
Он сворачивает на стоянку Волчьего заповедника семьи Хейл и вылезает из «джипа». Ладно, Лора сказала, что он должен припарковаться у дома, но Стайлзу нравится короткая прогулка по частной дороге. Это даёт ему возможность сконцентрироваться или что-то вроде того. Для этого наверняка есть термин. Кирстен должна знать.
Он уже почти в доме, когда слышит крики.
— …потому что это опасно, Питер! — Это, кажется, Талия. — Ты продолжаешь бродить вот так, хотя знаешь, что сделают Ардженты!
Дерьмо. Стайлз замирает. Он не хочет встревать прямиком в какую-то семейную разборку. Он не хочет вмешиваться. Римус, по-видимому, тоже, потому что парадная дверь дома внезапно открывается, и волк скользит по ступенькам. Он останавливается, когда видит Стайлза, а затем бросается к нему, поджав хвост.
— Похоже, там какие-то неприятности, приятель, — говорит ему Стайлз. — Хочешь сбежать со мной?
Римус фыркает и дёргает подол толстовки, заставляя его вернуться на стоянку.
— Похоже, она разозлилась, — бормочет Стайлз.
Римус опять фыркает и тащит его с дороги на опушку леса. Стайлз осторожно следует за ним, боясь заблудиться, как в первый день, но Римус останавливается, когда дорога всё ещё остаётся в поле зрения, и грузно садится на землю. Мгновение спустя он ложится, опираясь подбородком на передние лапы, и выглядит грустным и жалким.
Стайлз садится рядом с ним и чешет за ушами.
— Эй, я уверен, что они не сердятся на тебя, чувак.
Римус фыркает и отводит глаза.
— Что там с Арджентами? — бормочет Стайлз. — Типа, почему их волнует, что делает Питер?
Римус тяжело вздыхает и закрывает глаза, когда Стайлз осторожно дёргает его за уши.
— Скотт говорит, что Хейлы вроде как очень богатые и практически основали город, — произносит Стайлз. Есть что-то успокаивающее в том, чтобы ласкать Римуса. Что-то почти гипнотическое. — Как местные Кеннеди или вроде того.
Римус фыркает.
— Может быть, Ардженты вроде…
Римус смотрит на него с любопытством.
— Не знаю, чувак, — отвечает Стайлз. — У Кеннеди есть заклятые враги? Надо было привести в пример Хэтфилдов и МакКоев*, да?
Римус облизывает его пальцы.
— Питер, по мне, супермутный.
Римус кусает кончики пальцев.
— Эй! — Стайлз отводит руку. — Не кусаться!
Римус фыркает, опускает голову и закрывает глаза. Он выглядит таким расслабленным, отдыхая под пятнами солнечного света, что Стайлз растягивается рядом. Он смотрит на небо, скрестив руки под головой.
— Насколько ты крут? — спрашивает он, толкая Римуса. — Типа, для волка. И насколько круто, что я дружу с волком?
Римус зевает, потягивается и перекатывается на бок. Он кладёт тяжёлую голову на живот Стайлза.
— Ты самый крутой, — говорит ему Стайлз, путаясь пальцами в шерсти на загривке. — Нет, подожди. У меня есть волк-напарник. Ясно же, что я самый крутой!
Римус тихо рычит.
— Что? Думаешь, это я напарник? Чушь, и ты это знаешь. — Стайлз смеётся. — Понятно ведь, что здесь супергерой я. Типа, днём я всего лишь ребёнок, которого никто не замечает… — И вау, это было бы круто, да? Стайлз сглатывает внезапную боль в горле. — Но когда преступность наносит удар и Бикон-Хиллз нуждается в защите, я Волк вместе с моим настоящим волком-напарником.
Римус фыркает.
— Нет, а как иначе бы меня называли? Человек-волк уже занято. И окей, Волк — довольно отстойное прозвище, но это всего лишь мозговой штурм. Мы можем вернуться к этому вопросу. Ещё ничего не решено. — Он щёлкает Римуса по носу, чтобы тот снова фыркнул. — Во всяком случае, меня никто никогда не подозревает, хотя нас с Волком никогда не видели вместе в одной комнате и мы странно похожи, разве что я, вероятно, ношу очки и зачёсываю волосы на другую сторону. И у меня есть немецкая овчарка, которая очень похожа на тебя.
Римус громко вздыхает.
— Чувак, ты мог бы проявить чуть больше энтузиазма! — Стайлз находит за ушами Римуса местечко, от которого тот всегда тает, и очень сильно сжимает. — Разве ты не хочешь быть супергероем?
Римус снова вздыхает.
Стайлз смотрит на проблески неба, которые виднеются сквозь меняющийся полог деревьев.
— Здесь действительно красиво, — говорит он.
Римус одобрительно урчит, и его хвост мягко стучит в опавших листьях.
***
Муравьи.
Муравьи разрушают спокойствие Стайлза. Он сбрасывает с себя Римуса и вскакивает на ноги, стряхивая батальон маленьких ублюдков с рук и ног, а затем, почувствовав их в одежде, снимает толстовку, стягивает рубашку через голову и вытряхивает из них живое дерьмо.