Гленна даже не успела разреветься. Она быстро выковыряла жемчужины из сырого песка и взяла за руку братишку. Корулл прижался к Гормал и не произнёс ни звука. Брандув раздавил устриц-жемчужниц сапогом, Гленна не стала копаться в месиве и выбирать целых моллюсков, а Гормал и подавно.
«Мы пойдём, — запинаясь, пробормотала девочка, — простите, тётя Гормал».
«Пойдём с нами, — вдруг сказал Корулл, — пойдём, мы тебя защитим, он тебя не будет бить!»
Гормал нагнулась, обняла малыша и засмеялась: «Нет, не беспокойся, он меня и пальцем не тронет, да и не собирался!» А Гленна, сунув в карман жемчужины, заторопила братца: ну давай же, одевайся скорей, нам ещё за козой идти, и так уже задержались.
Гормал снова улыбнулась и легко вспорхнула на песчаный откос. Вскоре она вернулась, ведя на верёвке странно послушную козу, а ещё несла с собой два куска пирога со щавелём, на дорожку. Они втроём специально прошли вдоль озера, чтоб не подниматься к хутору, а когда выбрались на знакомую тропинку, Гормал поцеловала их и ушла к себе.
«Больше мы сюда не пойдём, — решительно сказала Гленна, — а жемчуг… Ну, скажешь, что купался и наловил, как тогда. Только не сегодня, ладно?»
Корулл надулся, собрался было зареветь, но передумал. Взял свой кусок пирога, и они съели всё до крошки, усевшись рядышком на берегу. Теперь у них на двоих была тайна, и хорошо, что они её разделили, потому что Корулл был слишком мал, чтобы удержать память о Гормал в одиночку.
Потом было очень много всего — тётка Уна родила мальчика, Донан упал с яблони и сломал руку, Долли научилась пеленать младенца, и внезапно он выбрал её себе в няньки. Сайлия сшила переноску из старой своей холщовой юбки, и теперь Долли днями напролёт возилась с маленьким, отдавая его тётке Уне только, чтоб покормить. Коннах взял Корулла с собой ловить рыбу, и дело у них пошло так хорошо, что рыбная похлёбка, жареная и печёная рыба теперь не сходили со стола. Коннах вообще стал как-то замечать братишку, а может, просто Корулл подрос.
В любом случае жизнь завертелась так, что Корулл перестал вспоминать Вороний хутор — летом память короткая. И только зимой отец Донана и Корулла обмолвился, что Вороний хутор остался без хозяина. Говорили, что Брандув потерял свою невенчанную жену, и года они не прожили: то ли она ушла от него, то ли он её убил — дело какое-то мутное. Но после этого Брандув страшно запил, да вот и допился.
В ноябре Брандува видели в последний раз, он выглядел совсем худо: руки у него тряслись, мутные глаза слезились, свет был ему не мил. Детей у них не было, а жена у Брандува была, по слухам, красотка, только ненормальная малость. То-то он её ото всех и прятал. Ну, прячь не прячь, от судьбы не уйдёшь. «И то, — хмыкнула из своего угла Сайлия, — нечего и связываться с ними, особенно, если себя в руках держать не привыкши: они — своим порядком, люди — своим».
Никто из старших не понял, что там проворчала бабка, а Гленна и Корулл мгновенно переглянулись. «Так-то ты держишь своё слово, Брандув», — вот таково будет ему надгробное слово в памяти внуков Сайлии.
Никому в жизни не сказал Корулл, что когда Гормал ныряла с ним в омут, он видел голубоватые перепонки между пальцами её белых ног.
Марина Ясинская
Стеклянное сердце
арго с детства считала, что она — особенная. Не зря же её зовут Маргарита! Маргарита — это вам не Маша, Оля или Катя. Маргарита — имя романтичное и серьёзное, загадочное, требовательное и возвышенное. Маргарита не может быть обычной и заурядной, как все остальные.
Однако одного только имени было недостаточно; Марго хотела, чтобы все сразу видели, что она другая, ещё до того, как узнают её имя. И потому девочка просила у мамы самые модные платья, самый красивый рюкзак для учебников и самую последнюю модель телефона. У Маргариты всё должно быть единственное и неповторимое — и лучше, чем у других!
Мама, как и многие мамы, души не чаяла в дочке и не могла ей отказать. Тем более что Марго была очень похожа на отца, который погиб, когда девочке не исполнилось и годика. Мама устраивалась на вторую работу, мама откладывала покупку себе новых сапог на зиму и донашивала старое пальто — но у дочки её всё было самое новое и самое лучшее.
И, конечно же, мама хотела для Марго не только самых хороших вещей — она хотела для неё и самой лучшей жизни. Потому, когда девочке исполнилось тринадцать, она решила, что пора поговорить с ней о самых важных решениях, которые той предстояло принять в будущем.