Сам Тильк никуда не спешил. Наука в чистом виде его не влекла, а осваивать методики, доступные пока лишь в самых современных клиниках, оснащённых по последнему слову техники, казалось недальновидным. «Световой микроскоп, — размышлял порой Тильк, — полтыщи лет прослужил, и ещё столько же проживёт. На мой-то век точно хватит». Оставаясь в лаборатории один, когда остальные разбегались по домам после рабочего дня, Тильк чувствовал что-то вроде духовного родства с великими морфологами прошлого. Ещё в университете он косился на их суровые лики, взиравшие из-под потолка лекционного зала на зелёных студентиков, и размышлял о том, как им удалось вступить в зал славы. Они сражались на переднем крае науки, искали незримых врагов и, найдя, оставляли исчерпывающее описания. Но время одиночек ушло, науку двигали вперёд коллективы, да и враги стали уже не те — болезни нынче не убивали жертву в цвете лет, но терпеливо дожидались, пока та состарится, переживёт шунтирование сосудов, пластику суставов, поменяет два-три органа, и лишь затем начинали кружить подле неё, мало-помалу приближаясь. Конечно, со временем Тильк рассчитывал заняться наукой, защититься, перебраться, быть может, в клинику побольше и поновее, но каждый год эти планы отодвигались куда-то в будущее, и пока что он ничем не выделялся бы из сотен таких же амбициозных, но излишне мечтательных пока ещё молодых людей, когда бы не его увлечение.
Не особенно замкнутый, Тильк встречался пару раз в год с однокашниками, однако на работе дружбы ни с кем не завёл. Избежав брачных уз в студенчестве, он встречался то с одной, то с другой, дожив в одиночестве до тридцати — того почти неощутимого рубежа, за которым, как принято считать, холостыми остаются лишь те, у кого «что-то не порядке». Раздумывая о семейных перспективах, Тильк, как и с карьерой, откладывал активные действия на потом, предпочитая вечеринкам и свиданиям книги, фильмы или возню со стёклами. Если бы не это невинное, в сущности, увлечение, Тильк никогда не повстречал бы своего врага.
В первую встречу противник принял вид бледного пятна среди поперечно-полосатых волокон (двуглавая мышца, исключение миопатии). Тильк счёл пятно артефактом — дефектом сложной подготовки препарата. Такое случается иногда даже в хороших лабораториях с новым оборудованием, на котором работают квалифицированные морфологи, каким считал себя Тильк. Чуть поджав губы, он подвигал фрагмент препарата с пятном вниз-вверх, вправо-влево, с толикой раздражения размышляя о том, что могло привести к подобному эффекту. Других дефектов изображения однако не выявил и благополучно забыл о досадном пятне.
Две недели спустя он заметил похожее пятно на экране Итты. Красивыми, как в рекламе, зубами (столетие назад их назвали бы жемчужными) она вгрызалась в яблоко, бодро отстукивая по клавишам.
— Постой, постой, — сказал Тильк, видя, как она сдвигает картинку книзу, — что это там у тебя такое?
— Это? — Итта вернула пятно к центру. — Думаю, артефакт.
— Я такой же на днях видел. Тоже в мышцах. А тут что?
— Дерматомиозит, — Итта с хрустом укусила яблоко, — подтверждённый.
— А на других срезах есть?
Итта передёрнула плечами:
— Не смотрела. Вот инфильтрация, здесь дегенерация волокон, вон фокальный некроз. Чего дальше смотреть? А тут, наверное, не прокрасилось.
— Да, пожалуй.
— Точно, — Итта свернула картинку и застучала по клавишам. Она тоже считала себя специалистом высокого класса и болезненно относилась к попыткам оспорить её.
Тильк мысленно вздохнул. Теперь Итта до конца недели будет язвить. Надо будет спросить ее мнения по какому-нибудь поводу, чтобы она смогла ощутить превосходство и утешиться. Раздумывая, какой бы вопрос задать, чтобы ненароком не усугубить, он вернулся к монитору. Но что же это за пятно? На других стёклах ничего похожего он не видел. Странно, что артефакт проявился только на препаратах мышц. Некачественный краситель? Бальзам? Парафин? Сбой в работе гистопроцессора? Казалось бы, пустяк, но мысли сбивались с привычного хода, цепляясь за происшедшее. Завершив положенные дела, Тильк отыскал стёкла двухнедельной давности и, дождавшись ухода Итты, поместил первое под микроскоп.
Без особого труда отыскал давешнее пятно, вывел в центр, увеличил. Неполное обезвоживание? Непохоже. Недостаточно промыт? Тоже нет. Проверил второе стекло. Здесь тоже обнаруживался непрокрашенный участок тех же размеров и очертаний, более или менее в том же месте. Осмотрел ткани вокруг — ничего подозрительного. Хотя… если придираться, вот в капилляре «монетный столбик» — слипшиеся друг с другом эритроциты. Но только один… Нет, есть второй — тоже по соседству с пятном. Тильк развернул на экране писанное две недели назад заключение — нет, тогда эти изменения не привлекли его внимания. А что там, интересно, было с кровью? Щёлкнул клавишами — раз, другой. Приподнял брови. Через два дня после биопсии пациент скончался. Острый инфаркт миокарда, синдром две.