— Черт побери, да что он вам сделал, этот пожиратель шкафов? Со вчерашнего дня мы только о нем и говорим.
— Я пытаюсь вникнуть в его мыслительный процесс, Данглар. Хочу понять, как мыслит пожиратель шкафов, или отрезатель ступней, или парень, чей дядя был растерзан белым медведем. Мысли человека, словно древесные жучки, прогрызают под морем черные туннели, о существовании которых мы не подозреваем.
— Кого это там растерзали? — заинтересовался Эсталер.
— Дядю одного парня, на дрейфующей льдине, — пояснил Адамберг. — Это случилось сто лет назад. От него остались только очки и шнурок. Племянник был очень привязан к дяде. Его мир рухнул. И он убил медведя.
— Логично, — заметил Эсталер.
— А шкуру отвез домой, в Женеву, и подарил тете. Которая положила ее на пол в гостиной. Данглар, на вокзале коллега Сток передал вам какой-то конверт. Думаю, это его предварительный отчет.
— Рэдсток, — мрачным тоном поправил Данглар, неотрывно глядя на потолок, словно море вот-вот должно было раздавить его своей тяжестью.
— Это интересно?
— Для нас — нет. Это его ноги, пусть он с ними и разбирается.
Эсталер комкал в руке салфетку, задумчиво уставившись на собственные колени.
— Выходит, в каком-то смысле, — сказал он вдруг, — племянник решил привезти вдове фрагмент ее мужа?
Адамберг кивнул и снова обратился к Данглару:
— И все-таки расскажите про отчет.
— Скоро мы выедем из этого туннеля?
— Через шестнадцать минут. Данглар, что удалось выяснить Стоку?
— В самом деле, — робко произнес Эсталер, — если дядя был внутри медведя и племянник…
Он замолк и снова склонил белокурую голову к коленям, озабоченно почесывая в затылке. Данглар вздохнул — шутка ли, провести под толщей воды еще шестнадцать минут; и вдобавок ему напоминают об этих омерзительных ногах, которые, как он надеялся, навсегда остались в прошлом, у старых ворот Хайгетского кладбища. А тут еще Эсталер с его ограниченностью и неуемным любопытством, единственный сотрудник Конторы, не умевший отличать полезное от бесполезного в словах Адамберга. Эсталер не пропускал мимо ушей ни одного высказывания комиссара и упорно старался найти скрытый в нем смысл. Для Данглара, чей гибкий ум никогда не цеплялся за пустяки, юный бригадир был постоянным источником раздражения и сожалений о напрасно потерянном времени.
— Если бы мы позавчера не увязались за Рэдстоком, — сказал майор, — если бы мы не нарвались на этого психа Клайд-Фокса, если бы Рэдсток не потащил нас за собой на кладбище, мы так ничего и не узнали бы об этих гнусных ногах и они пошли бы своей дорогой. Эта дорога началась в Англии, а значит, там и должна закончиться.
— Но ведь не запрещается проявлять к ним интерес, если они встретились тебе на пути, — сказал Адамберг.
Очевидно, Данглар уехал, так и не сблизившись с той женщиной, подумал комиссар. И теперь в его душу снова закралась тревога. Адамберг представлял себе душу Данглара в виде большой глыбы известняка: от бесконечных вопросов, как от капель воды, в ней образовались полости, в которых залегали нерешенные проблемы. Каждый день Данглара беспокоили три-четыре полости одновременно. В данный момент их содержимое было таково: проезд по туннелю, женщина из Лондона и отрезанные ступни на Хайгетском кладбище. Адамберг уже объяснял майору, что энергия, потраченная им на решение вопросов и закрытие полостей, расходовалась понапрасну, потому что, как только одна полость закрывалась, на освободившемся месте тут же возникало несколько новых с другими, столь же мучительными вопросами.
А если бы он не копался в этом без конца, полости постепенно закрылись бы сами собой, под целительным действием забвения.
— Не волнуйся, она объявится, — сказал Адамберг.
— Кто?
— Абстракт.
— Рассуждая логически, — произнес Эсталер, все еще размышлявший над этой темой, — племяннику следовало бы не убивать медведя, а доставить тете его экскременты. Ведь дядя находился в животе у медведя, а не в его шкуре.
— Верно, — с удовлетворением заметил Адамберг. — Тут все базируется на представлениях племянника о его дяде и об этом медведе.
— И на представлениях тети, — добавил Данглар: его немного успокоила уверенность Адамберга в том, что Абстракт еще объявится. — Ведь мы не знаем, что ей больше хотелось получить в память о муже — шкуру медведя или его экскременты.
— Все зависит от представлений, — повторил Адамберг. — Возможно, по представлениям племянника, дух его дяди вселился в медвежью шкуру, в каждый ее волосок. А какие представления были связаны у текофага с его шкафом? Какое особое значение имели человеческие ступни для того, кто их отрезал? Чей дух вселился в деревянные полки, в пятки и подошвы? Что говорит Сток, Данглар?
— Оставьте вы в покое эти ноги, комиссар.
— Что-то они мне напоминают, — неуверенно произнес Адамберг. — Какой-то рисунок или рассказ.
Данглар подозвал стюардессу, предлагавшую пассажирам шампанское, попросил налить по бокалу ему и Адамбергу, затем поставил оба бокала на свой столик. Адамберг пил редко, а Эсталер не пил вообще, потому что от спиртного у него делался туман в голове. Когда ему объяснили, что именно для этого люди и пьют, он был глубоко потрясен. Если Данглару случалось выпить, Эсталер поглядывал на него с жадным любопытством.
— Возможно, — продолжал Адамберг, — это была какая-то не очень понятная история о человеке, который по ночам искал свои башмаки. Или он умер и являлся с того света, требуя, чтобы ему их вернули. Интересно, слышал ли об этом Сток.
Данглар быстро выпил первый бокал, отвел глаза от потолка и посмотрел на Адамберга. В его взгляде было и восхищение, и отчаяние. Иногда Адамберг сосредотачивался, сжимался, как пружина, становился грозным и опасным противником. Это случалось редко, но именно в такие минуты с ним можно было поспорить. А вот когда в голове у него вместо мозгов булькала какая-то каша — так бывало гораздо чаще, — не стоило даже пытаться втянуть его в спор. И уж совсем бессмысленно было нападать на Адамберга, когда — как, например, сейчас, под действием качки, — его мозги находились в разжиженном состоянии и он напоминал ныряльщика, чье тело и мысли совершают плавные, грациозные, но бесцельные движения. Его глаза становились похожи на бурые водоросли и вызывали у собеседника ощущение чего-то зыбкого, ускользающего, призрачного. Находясь в такие моменты рядом с Адамбергом, Данглар чувствовал себя как на морском дне, среди медлительных рыб, густой тины и колышущихся медуз, все контуры выглядели нечеткими, краски — размытыми. Проводить с ним слишком много времени было рискованно: а вдруг заснешь в этой теплой воде, увязнешь в этой липкой тине? Любой разговор на серьезную тему превращался в диалог с морской пеной или с кудрявым облачком. Данглар был очень зол: надо же было Адамбергу превратиться в некое подобие желе именно сейчас, когда он, Данглар, подвергался двойному испытанию — ехал в туннеле под Ла-Маншем и не знал, сложатся ли у него отношения с Абстракт. А еще он сердился на самого себя за то, что слишком часто забирался в туманные миры Адамберга.
Он выпил второй бокал шампанского и стал цитировать по памяти отчет Рэдстока, выбирая из него наиболее важные, не вызывающие сомнений и не слишком удручающие факты. Адамбергу этого было достаточно, он не хотел объяснять Данглару, какой леденящий ужас вызвали у него отрезанные ступни. Все эти разговоры о пожирателе шкафов, о дяде и племяннике он затеял лишь для того, чтобы отвлечься, забыть картину, представшую перед ними на кладбище, отогнать жуткое воспоминание от себя и от юного, еще не закаленного опытом Эсталера.
— Ног всего семнадцать, — сказал Данглар, — восемь пар и еще одна, отдельно взятая. Следовательно, их взяли у девяти человек.
— У живых или у мертвых?
— У мертвых. Кажется, уже установлено, что ступни были отделены от тел после смерти, с помощью пилы. Пятеро мужчин и четыре женщины. Все — взрослые.
Данглар сделал паузу, но Адамберг неотрывно глядел на него своими похожими на водоросли глазами, ожидая продолжения.
— По данным экспертизы, это проделали до того, как тела были преданы земле. Пометки Рэдстока: «В морге? В помещениях похоронного бюро?» Судя по фасону туфель, это происходило лет десять-двадцать назад и растянулось на довольно долгий период. Иначе говоря, некто время от времени отрезал то тут, то там по паре ног.