— В склепе.
— А как?
Адамбергу было трудно говорить. Воспоминания о склепе, о ночи, которую он провел рядом с Вéсной, все еще выводили его из равновесия. Усилием воли он заставил себя думать о Вейренке, о том, как открылась дверь, как он пил коньяк из бутылочек Фруасси.
— Маленькая кошка, — произнес он наконец. — Которую вы хотели раздавить.
— Да. Не успел. Но я это сделаю, Адамберг. Я всегда держу слово.
— «Я убил маленькую кошку. Просто придавил сапогом. Мне не давало покоя, что ты заставил меня спасать эту тварь». Так вы сказали.
— Точно.
— Кромс вытащил котенка из-под груды ящиков. Но как он мог узнать, что это кошка? Ведь ей было всего неделя от роду. В таком возрасте кота от кошки с первого взгляда не отличишь. Лусио знал, и я тоже. А еще вы, доктор. Потому что вы ее лечили. Никто другой не мог этого знать.
— Да, — сказал Паоле, — теперь понятно, где я ошибся. А когда до вас дошло? Сразу, как только я это сказал?
— Нет. Когда я вернулся домой и опять увидел кошку.
— Медленно думаете, Адамберг. Так уж вы устроены.
Паоле встал, и в этот момент раздался выстрел. Изумленный Адамберг увидел, как тело доктора оседает на пол. Пуля попала в живот с левой стороны.
— Я целилась в ноги, — произнес смущенный голос мадам Бурлан. — Но, бог мой, я так плохо стреляю.
Маленькая женщина подошла к распростертому на полу доктору, который тяжело дышал. Адамберг поднял его пистолет и вызвал скорую помощь.
— Он, по крайней мере, не умрет? — спросила она, слегка наклонившись и разглядывая раненого.
— Думаю, нет. Пуля попала в кишечник.
— Это всего только тридцать второй калибр, — сказала мадам Бурлан так просто, словно уточняла размер платья.
Паоле взглядом подозвал комиссара.
— Скорая помощь сейчас приедет, Паоле.
— Не называйте меня Паоле, — отрывистым голосом приказал врач. — С тех пор как владычеству проклятых пришел конец, перестали существовать и Паоле. Они спасены. Они могут уйти. Вы поняли, Адамберг? Они могут уйти, потому что они свободны. Наконец-то свободны.
— Вы убили их всех? Всех Плогойовицев?
— Я никого не убивал. Истребить чудовищ не значит совершить убийства. Ведь это не люди. Я помогаю роду людскому, комиссар, я же врач.
— В таком случае, Жослен, вы и сами не человек.
— Ну, не совсем. Но теперь я — человек.
— Вы их всех истребили?
— Пятерых полноценных. Остались две жеваки. Им не под силу восстановить то, что я разрушил.
— Я знаю только троих: Пьера Воделя-Плога, Конрада Плёгенера и фрау Абстер-Плогерштайн. Плюс еще ноги Плогодреску, но это старая история.
— В дверь звонят, — робко произнесла мадам Бурлан.
— Это скорая помощь, откройте.
— А если это не они?
— Это они. Открывайте, черт возьми.
Маленькая женщина послушно удалилась, опять ворча себе под нос и понося полицию.
— Кто это? — спросил Жослен.
— Соседка.
— Откуда она стреляла?
— Понятия не имею.
— Losa sreca.
— А двое других, доктор? Еще два человека, которых вы убили?
— Я никого не убивал.
— Еще два чудовища, которых вы уничтожили?
— Самый сильный из всех, Плоган, и его дочь. Они были ужасны. Я с них начал.
— Где это произошло?
Вошла бригада скорой помощи, они поставили на пол носилки, открыли свои сумки. Адамберг знаком попросил дать ему несколько минут на разговор с раненым.
— Где?
— В Савонлинне.
— Где это?
— В Финляндии.
— Когда? Еще до Пресбаума?
— Да.
— Плоган? Это их теперешняя фамилия?
— Да. Вейкко и Леэна Плоган. Самые страшные из всех. Он потерял власть.
— Кто?
— Я не произношу его имя.
— Значит, Петер Плогойовиц.
Жослен утвердительно кивнул.
— Там, в Хайгете. Все кончено. Его род угас. Скоро вы увидите, как умрет дерево на Хэмпстедском холме. И пни вокруг его могилы в Кисельево тоже сгниют.
— А сын Пьера Воделя? Он ведь тоже Плогойовиц, да? Почему вы его не тронули?
— Потому что он просто человек. Родился без зубов. Проклятая кровь достается не каждому отпрыску.
Адамберг выпрямился, но врач схватил его за рукав и притянул к себе.
— Поезжайте туда и взгляните, — попросил он. — Вы в курсе дела. Вы поймете. Я должен удостовериться.
— Взглянуть на что?
— На дерево, оно растет на Хэмпстедском холме, к югу от часовни. Огромный дуб, который посадили в тысяча шестьсот шестьдесят третьем году, это год его рождения.
Ехать смотреть на дерево? Выполнять бредовое желание Паоле? Может быть, он верит, что Плогойовиц продолжает жить в этом дереве, — так же как племянник верил, что сущность его дяди продолжает жить в теле медведя?
— Жослен, вы отрезали ступни девяти покойникам, вы зверски убили пять чудовищ, вы замуровали меня в этом чертовом склепе, вы использовали и обманули моего сына, вы собирались убить меня.
— Да, знаю. И все-таки поезжайте и взгляните на дерево.
Адамберг замотал головой, то ли от омерзения, то ли от усталости, и подал знак санитарам, чтобы они уносили раненого.
— О чем это он? — спросила мадам Бурлан. — О семейных неприятностях, да?
— Совершенно верно. Откуда вы стреляли?
— Из коридора, через дырочку.
Мадам Бурлан мелкими шажками проследовала в коридор, ведя за собой комиссара, и отодвинула одну из висевших на стене гравюр. В этой стене, вернее, тонкой перегородке было проделано отверстие диаметром три сантиметра, через которое в зазор между двумя коврами можно было увидеть комнату с роялем.
— Это наблюдательный пост Эмиля. Поскольку месье Водель не гасил свет на ночь, никогда нельзя было знать наверняка, спит он или нет. А через эту дырочку Эмиль мог видеть, как он выходит из кабинета и идет в спальню. Эмиль иногда таскал у него денежки. Бог ты мой, Водель был так богат.
— Как вы об этом узнали?
— Мы с Эмилем отлично ладили. Я единственная в нашем квартале, кто не воротит от него нос. И у нас свои маленькие секреты.
— Это он дал вам револьвер?
— Нет, револьвер от мужа остался. Ах, как нехорошо получилось. Шутка ли, выстрелить в человека. Я целилась ниже, но дуло само подскочило кверху. Я не собиралась стрелять, хотела только посмотреть, что происходит. А потом, бог ты мой, ваши люди все не ехали, мне показалось, вы влипли, и я подумала: надо что-то делать.
Адамберг кивнул. Да, он крепко влип. С тех пор как он вошел в ванную, не прошло и двадцати минут. В животе бурчало от голода.
— Если вам нужен молодой человек, — добавила маленькая женщина, направляясь к подвалу, — то он у меня в гостиной. Лечит себе руки.
XLVI
Группа Данглара поехала вслед за скорой помощью, группа Вуазне осталась работать в доме. Кромс сидел в гостиной у соседки, все такой же напуганный: вокруг него расположились четверо полицейских с пистолетами в руках. Руки у него были замотаны толстыми тряпками, которые мадам Бурлан скрепила с помощью английских булавок.
— Этим типом я займусь сам, — сказал Адамберг, взяв Кромса за локоть и поднимая его со стула. — Мадам Бурлан, у вас найдется что-нибудь обезболивающее?
Он дал Кромсу выпить две таблетки, потом, подталкивая сзади, вывел его из дому и подвел к машине.
— Поправь ремень.
— Не могу, — ответил Кромс и показал перевязанные руки.
Покачав головой, Адамберг затянул и застегнул ремень на его брюках. Кромс повиновался, безмолвный, опустошенный, словно бы отупевший. Адамберг молча вел машину, было уже пять утра, до рассвета оставалось совсем недолго. Он не знал, как начать разговор. То ли сперва поговорить о расследовании, то ли, наоборот, взять быка за рога. Был и третий вариант, который всегда рекомендовал ему Данглар: вступить в контакт сразу, но мягко, дипломатично, изящно. По-английски, одним словом. Однако Адамберг был начисто лишен талантов, необходимых для такого вступления в контакт. Раздираемый сомнениями, усталый, он безучастно следил за дорогой. Какая, в конце концов, разница, заговорит он сейчас с парнем или нет? Что это изменит? Он ведь может спокойно отпустить Кромса, дать ему вернуться к прежней жизни. Может ехать с ним в этой машине хоть на край света, не вымолвив ни слова. Может высадить его в любом месте. Кромс своими перебинтованными руками неуклюже достал сигарету. Но зажечь ее он сейчас был не в состоянии. Адамберг вздохнул, включил автомобильную зажигалку и дал ему прикурить. Другой рукой он взял свой второй мобильник: звонил Вейль.