Я пришлю Вам денег к весне, и Вы приедете ко мне в Москву. Будьте здоровы, привет Екатерине Николаевне»[162].
П. В. Митурич — Н. Н. Пунину. 5 июня 1923 г. Москва.
«Николай Николаевич.
Я в Москве с выводком, Санталово покинули. Не знаю, удастся ли привиться в Москве.
Видел „Русское искусство“. Когда же не будет русского? А Земного Шара? Пора забыть „Аполлон“. Я завидую Филонову, что он не попал в „Русское искусство“ (под Ваш обзор). [Речь идет о статье Н. Н. Пунина „Обзор новых течений в искусстве Петербурга“, — „Русское искусство“, 1923, № 1.)
Будьте здоровы, привет всем. Рад, что ставите „Зангези“. Удастся ли? Тут уже супремания не нужна.
Ваш П. Митурич.
С изданием плохо, не печатают. Поднимите этот вопрос.
Необходимо, чтобы выставленные работы занимали по возможности меньше места (особенно графика). Расположить без просветов в неопределенном и негеометрическом порядке. Кубики (азбука) — тоже. Ставить один на другие в свободных комбинациях против света (без бокового).
Фотографии можно расположить в геометрическом порядке. Живописная азбука — это искание чисто живописных элементов, не связанных ни с какими профессиональными ухищрениями и химическими эффектами и так называемыми секретными способами промышленной обработки материалов. П. Митурич»[163].
Пожелания относились к устройству выставки произведений П. В. Митурича в Музее художественной культуры, посвященной годовщине со дня смерти В. Хлебникова.
Это была первая персональная выставка П. Митурича. Открылась она в 1923 году в Москве, в Музее живописной культуры; организована была Ниной Осиповной Коган, работавшей в Музее после переезда из Витебска. Затем выставка была перевезена в Петроград и открылась в Музее художественной культуры в годовщину смерти Хлебникова 28 июня 1923 года.
«В Петербург из Москвы прибыла выставка работ художника П. Митурича, — писал Н. Пунин. — Вещи, собранные на этой выставке, так или иначе связаны с памятью Велимира Хлебникова; преимущественно это работы, сделанные художником к произведениям Хлебникова (к „Зангези“ — звездная азбука), затем имеются несколько рисунков-портретов: Хлебников накануне смерти, Хлебников — мертвый… Все работы, собранные им на этой выставке, имеют первостепенное художественное значение, в особенности остроумная азбука-кубики, укрепляющая новое „графическое“ сознание в плане художественной культуры… П. Митурич, как известно, прекрасный рисовальщик — мастер сдержанный, тонкий и изобретательный»[164].
Николай Лапшин. «Хлебников — Митурич».
«Небольшая выставка работ художника Митурича, посвященных Хлебникову, — рисунки тушью, книжка „Разин“, ряд фотографий „пространственной“ живописи и два портрета Велимира Хлебникова — значительна как ввод в особое понимание мира, как результат работы над органическими началами искусства. Один поэт, другой художник, оба родственные по глубине духа, открывают реальность мира под слоем суетных и изменчивых представлений. Не новое, не интересное изобретение, не стремление создать нечто не бывшее до сего — их цель; у обоих внутренняя нужда, прежде чем учить, самим, по совести, научиться у жизни ее формам, скрытым потому, что взгляд художника скользит, ища впечатлений, слух поэта притуплен обыденными словами и логика мысли современного человека убивает полноту жизни в целом. <…> Хлебников удалился — умер, умер от истощения и голода, оставил свое дело незавершенным, но путь — показал, „озарил“ тех, кто мучился в бездорожье и смутно чувствовал какую-то другую правду, чем та, которой мы живем сейчас.
Над этой же правдой бытия работает Митурич, продолжая в другом искусстве — в зрительном, дело Хлебникова. В порывистом потоке живописи к „новому“, в искании „современного и нужного“ в искусстве, в попытках и достижениях искусства, он занимает особое место. Митурич идет своим, особым путем, несоблазненный ни успехами французского кубизма, ни „раскатами“ итальянского футуризма, ни вообще интересным и новым; — все эти течения не прошли для него мимо, но основная, внутренняя его необходимость поглотила все эти „откровения“.
Его рисунки и живопись полны проникновения в природу, в бытие; здесь, даже по внешности, нет обычных обобщений по форме, нет схематизации и очень обычной для „городского“ искусства — геометризации. Все сделано очень просто, но в каждом штрихе чувствуется пережитое ощущение природной формы, ее ритма. Несмотря на кажущуюся импрессионистичность, его рисунки таят в себе результат глубокого созерцания природы, ее элементов и их взаимоотношений, не как технических конструкций, а как развитие организма, его рост и формообразование. Прозревая природу, он ищет ее начала, элементы форм пространственных — ее „семена“, из которых все произрастает — человек и его творчество. В этом он сходится совершенно с Хлебниковым, так же напряженно, как Хлебников, ощущая время и работая над его „устроением“, — Митурич работает над пространством. <…> Он выводит плоскостной рисунок из его плоского состояния и „взвешивает“ его в пространстве. <…>