— Скучно ему с тобой стало. Ушел к своим друзьям. С какими машины мыл. Не может человек в его возрасте жить без сверстников. Это и понятно. Нам самим иногда не мешает развеяться. А его зачем загодя в старость вгонять? Вот он и взбунтовался. Но по–своему. Не стал тебя обижать. Ушел молча. К своим. Отведет душу, может, вернется… Мальчишки не должны быть слишком правильными. Это неестественно. Им нужна самостоятельность. А это — свежий воздух, сквозняки и синяки, без этого не становятся мужчинами.
— Нет! Не может быть! — не поверил Кузьма. Но на следующий день, в воскресенье, решил проверить предположение Якова и поехал туда, где раньше Женька мыл машины вместе с друзьями.
Автобус остановился напротив стоянки. И Кузьма увидел внука. Тот с рвением, старательно отмывал забрызганную до неузнаваемости чужую легковушку. Вместе с ним отмывали машину трое пацанов.
— Ну, здравствуй, внучок! — встал рядом с Женькой как тень, возникшая неведомо откуда. Мальчишка от неожиданности присел. Глаза округлились, побледнело лицо. Он хотел убежать, но Кузьма вовремя прихватил его за локоть. — Не беги! Я тебя столько ждал, давай поговорим, — предложил устало.
— А бить будешь?
— Смотри, сколь у тебя заступников нынче! — показал на троих мальчишек, стоявших наготове вступиться за друга в любой момент. — Спокойно, мужики! Идите работать. Женька — мой внук! Я его завсегда под сердцем держу. На кулак не беру!
Мальчишки, потоптавшись, отошли к машине. Но не спускали глаз с деда.
— Чего ж тебе недоставало? Что оттолкнуло от меня? Почему сбежал?
— Устал от стариков и старух. К друзьям захотел. К своим! Я больше не мог без них. Задыхаться стал. В твоем стардоме даже снеговик в одну ночь Дедом Морозом станет. А я не хочу так скоро из пацанов в старики свалить.
— При чем стардом, ты мог бы не входить в него. И жить со мной. Ты от меня сбег.
— Дедуль! Я очень люблю тебя! Но не могу без своих пацанов. Мы давно дружим. Нам плохо поодиночке. Мы всюду вместе.
— А почему они не пришли к тебе? К нам?
— Зашибать надо. Семье помогать. Гулять некогда. Вкалывают. И я с ними хочу!
— Мы не голодовали. Какая нужда у тебя?
— Пять лет машины мою! Свой хлеб имею. Мне моих денег хватает на жизнь. Еще и тебе помогу!
— Разве это мне от тебя нужно? Немного тепла хотелось, внучок! Тебе это не понять. Деньгами такое не купишь. А и не выпрошу, коль не живу в сердце твоем. Одно горько, что и у меня ты душу свою не согрел. Чужими мы остались тебе. Все…
— Я всегда помню тебя! Каждый день!
— Почему ж ушел? Даже не сказался?
— Боялся, ругать станешь. Вот и смолчал. Но не смогу все время в стардоме! Там как на кладбище, только без памятников! Послушаешь стариков, жить неохота! Одни беды вокруг. Будто все помирать собрались в один день. А я еще жить хочу!
— Тогда возьми ключи от дома. И живи в нем хозяином. Коль из родительского гнезда улетел, становись на свое крыло. Взрастай соколом. Коли нужон стану — позови! — Отдал Женьке ключи от дома. Тот торопливо спрятал их в карман. Прижался щекой к щеке Кузьмы.
— Спасибо, дедуль!
— Ты не бездомничай. Не без корней! И не без родни! Вспомнишь или соскучишься — появись, приди. Ждать стану! — повернул Кузьма к автобусной остановке. И через полчаса был уже дома.
Он сидел один в опустевшей комнате на раскладушке. Как одиноко и тоскливо было ему! Какой пустой и безрадостной показалась жизнь!
«Дети отвернулись. Жена умерла. Внук ушел. Никого рядом. Никому не нужен… У покойных и то соседи по погосту есть. Тут же не жизнь, а сплошная дырка в душе! Ну зачем живу? Для чего?» — обхватил руками голову.
А на глаза, как назло, попались кроссовки Женьки.
«Когда ты их наденешь, внучок?»
— Сумерничаем? — внезапно вошел в комнату Яков. И, словно не заметив настроения Кузьмы, заговорил: — Ну ты у нас клад! Бабьим любимцем стал! Глянь, как они изменились! Я их узнавать перестал. Подобранными стали, аккуратными. Умываются каждый день. Знаешь, примерно за неделю до твоего прихода, взял я к нам на работу сантехника. Выпивал мужик. И вот как–то утром нужно было ему отремонтировать бачок в туалете. Ну а там темновато. Открывает он двери, а навстречу ему встало такое, что наш сантехник добровольно в унитаз хотел нырнуть. А это чудище — за ним! Волосы дыбом, съемная челюсть одним концом изо рта вывалилась вперед зубами, балахон на плечах мотается, как на скелете. Одна пола — до пола, вторая — выше колена. Руки врастопырку, а очки на ноздрях. Идет за сантехником не как все люди, а враскорячку. Сначала одну ногу вперед выбросит, потом за ней вторую волокет. Задницу руками придерживает, чтоб не отвалилась. И к сантехнику. Говорит ему свистящим голосом: «И чего ты тут потерял?» Наш сантехник не только протрезвел в момент, взвыл от страха и закричал: «Изыдь, нечисть, отсель! Не приставай! Едино душу не запродам даже за бочку водки!» А эта нечисть матом! Мол, а кто тебе, дурак, водку предложил? Да если б я ее имела, сама б и выжрала!
Тут–то наш сантехник ожил. Понял: алкашка заползла в туалет. А он ее за ведьму принял. Чуть не умер от страха. Думал, из–за перебора чертовщину увидел. И чуть было не дал зарок — не брать в рот хмельного. Ох и погнал он эту старуху из туалета! А она всему стардому хвалилась, что какой–то мужчина так влюбился в нее, что не заметил, как следом за ней в женский туалет вышел.
Я тебе к чему о том говорю? Сегодня наши женщины научились за собой следить. Любо глянуть на них. Чулки не сползают гармошкой с ног. Нижнее белье не торчит из–под верхнего. Все причесаны, умыты. И даже подкрашены. Уже не в халатах, в платьях приходят в столовую. И это после того, как ты у нас появился. Ожили! Женщинами себя почувствовали. Нравиться хотят. Уважение к самим себе заимели. А все ты! Наш стардом скоро назовут молодежным санаторием. А тебя — самым современным и галантным кавалером. Мечтой всех девиц! От семидесяти и старше!
— А тех, кто до семидесяти, кому оставил? Себе и завхозу? — усмехнулся Кузьма и ответил: — Никому я не нужон, Яков! Никому во всем свете! Даже Женька сбег от меня. Машины моет с пацанами. Сам себе на хлеб зарабатывает. Мой кусок не пошел в горло. Сбег от меня малец. А ты мне про баб! Кому сдался? Из меня ничего не состоялось. Ни отцом, ни мужем, ни дедом не стал. Везде прорухи и полная отставка! Куда еще соваться? Старухи? Им свое горе подзабыть бы! Прошлые беды выстудить! На кой им новые? А и мне все они без нужды. Подостыл! — отвернулся Кузьма.
— Ну и зря себя в тираж списываешь. Посмотри, какие павы вокруг ходят!
— Не смеши, Яков! Индюшки, не павы! А и я, как пугало, серед них, какое с перепою на чужом огороде заблудилось.
— Что сказал тебе Женька? Не может без друзей? Надоело среди стариков? Ну что? Правду сказал! Переломный возраст у него наступил. Пора взросления. Да и не может мальчонка жить без сверстников. Тут же у нас тоже сплошная молодежь! Все комсомольцы! Двадцатого года! Целая возрастная пропасть!
— Но ведь ты всю жизнь средь стариков! Да и я — тоже… Пусть не все время. Но не тосковал. Учился у них.
— Его увлечения с твоими не совпали. Иль не видишь, что мальчишку к технике тянет? Играл с машиной, моет машины. А с каким интересом смотрел соревнования гоночных машин! Я это видел. Не получится из него столяр. Не обижайся. Правду говорю. Вот и поразмысли сам, легко ли ему у нас было?
— Зачем ему техника? В ней ни тепла, ни души нет. Заместо запаха — вонь единая. А он слюни ронял!
— Не суди строго! Время иное! А мальчишки от игрушек мигом переходят на реалии. И взрослеют теперь быстрее. Правда, жесткими становятся. Но и в том не их вина…
— Как он один жить станет? — сокрушался Кузьма.
— А не пропадет. Поверь мне! Женьку можно обругать, побить! Но сломать никому не дано. Крепкий орешек твой внук! Имеет свой стержень. И уж можешь быть уверен, не пропадет! А и тебе чего хныкать? В любой день его навестить сможешь, проведать. Но не советую тебе с этим торопиться. Дай ему укрепиться, в себя поверить. Это нужно мальчишке — пройти в ночи самому без проводника, без поводыря и опеки.