Кузьма крякнул досадливо. Такого разговора он не ожидал.
— Пошли, Мефодьевна! Пошли, голубушка моя! — подошел старик к жене. Бережно взял ее под руку. Придерживая на каждом шагу, повел к автобусной остановке, не оглядываясь, не попрощавшись с Кузьмой.
Тот долго сидел на скамье, обдумывая услышанное. Ему было больно за одних и жаль других.
«А ведь и сам не люблю у сыновей задерживаться. За стол не сажусь. Потому что видал усмешки невесток. То ложку не так взял. То рыбу ем неправильно — не руками, вилкой ее есть надо, так принято. А почему? Кто это установил свои правила за моим столом? Почему мои дети живут по чьим–то советам, но не своей головой? Иль она слабее? Иль они глупее? Но стоит ли спорить, доказывать? Ведь все равно не поймут, — досадует Кузьма, глядя на следы старика, оставленные на земле. — Ушел, а они живут! Как память! Да хрен там! Нет ее нынче! Без мороза души выстудило. В каждой судьбе своя Колыма застряла. Ее спробуй продохнуть нынче», — оглядел старух, скучившихся во дворе. Они ожидали автобус. А с ним и посетителей. Вдруг сегодня о ком–то вспомнят?..
Кузьма уже собирался на обед в столовую следом за стариками, когда услышал за спиной знакомое:
— Дедуль! А я тебя по всем этажам уже с час ищу! — Увидел Женьку, взлохмаченного, взбудораженного.
— Что стряслось, внучок?
— А ты ничего не знаешь? Тебе еще не успели позвонить? У Андрея с Нинкой сын родился. Второй! Они никому не говорили, что пацана ждут! Тихо родили, и все тут! Димкой назвали! Наши сразу на уши вскочили. Максим первым узнал. Сразу вместе с Ольгой поехали в роддом. Но не в тот, где папка работает. А в другой — в новый. Где Нина рожала. Знаешь, отец теперь в двух местах работает. В роддоме и клинике — платной. К нему теперь приходят все, кто хочет родить. Он сам сказал, что раньше все приходили на аборты, теперь многие родить захотели, своих пацанов заиметь. И почти что каждая тетка мальчишку хочет. Отец их лечит. И уже есть пузатые!
Кузьма усмехнулся:
— Зачем мне про чужих знать? Ты лучше скажи, как у тебя? Да сходим с тобой к Нине.
— Папка сказал, что к ней не пустят. Только из окна ее увидеть можно, если она встать сможет. Это ж роддом! Туда только беременных пускают и врачей! А Нину через окно видеть — какой интерес? Жратву ей Максим повез. Целую сумку. Они вместе с мамкой на базар ездили. А нам надо ждать, когда их из роддома выпишут.
— Жень, а как ты? Все наладилось дома?
— Ой, дедунь! Нас теперь много! Один Максим за пятерых мужиков! Как с работы вернется, все хохочут, аж стекла дрожат. Ну и Ксюшка тоже отмачивает! Мы ее воспитываем! Знаешь, как она ругается? На всех! Даже матом. На отца такое сказала, что у него очки упали. Его беременные так не матерят, когда рожают. Ее теперь за это в угол ставят. Наказывают. Когда меня дураком обозвала, я Ксюшку потащил в угол, а она кусает меня за руку и кричит на весь дом: «Отпусти меня, говно собачье! А то яйцы откушу!» Я ее со смеху выпустил. Не удержал. Она вырвалась и в сарае спряталась. Уже со всеми на нашей улице передралась. Я хотел научить ее читать. Да не получилось. Не поймать, не усадить. Носится как угорелая по всему дому. И не устает. Даже мультики спокойно не посмотрит. Станет на уши и крутится волчком. Вся в царапинах, ссадинах, хуже пацана. Стоит мне чуть зазеваться, она уже успела на спину заскочить. Тут же хватается за уши и кричит на меня: «Шевелись, падла! Врубайся на петуха, не то врежу по самые! Летать станешь!» Во! И пятками по бокам колотит! Черт, а не девка! От нее никому покоя нет. Не сбежишь, не спрячешься, везде достанет!
— Хочешь себе такую сестренку? — рассмеялся Кузьма.
— Уже есть! Мне б чуть спокойнее! Вчера сел за уроки, а она вскарабкалась на плечи и давай прическу делать. Думал, совсем лысым оставит.
— Не ругаются отец с Максимом?
— Они редко видятся. Да и как с ним поругаешься? Он хохмач! От него у всех животы болят со смеху. У нас теперь весело. Отец один выходной дома побыл. А потом на работе всю неделю хохотал, вспоминая.
— С Ольгой мне свидеться надо. Ты передай, что очень нужна.
— Дедунь! А почему ты с нами жить не хочешь? Отвык? Или тетку тут завел, как Максим шутит?
— Жить в доме несподручно. Далеко до работы. И знаешь, внучок, верно правду сказывают, что самая лучшая родня — это дальняя. Близким быть плохо. На себе испытал, — ответил, не кривя душой.
— Дедуль, ну у меня все хорошо. И тебя никому не дам в обиду! — пообещал пацан.
Они говорили о Женькиных друзьях, о доме, о будущем мальчишки. И тот невзначай поделился:
— Помнишь, нравилась мне девчонка — соседка по парте. Увезли ее. Теперь она за границей живет, вместе с отцом. Насовсем смоталась. А мне уже другая понравилась. Красивая. Но у нее отец военный. Они тоже на одном месте долго не живут. Дедуль, ну почему так получается? Стоит понравиться, почти что полюблю, а она бац — и уезжает! У тебя такое было?
— Нет! Твоя бабка не уезжала никуда. Всегда на одном месте жила.
— А ты только ее одну любил?
— Когда женился, не изменял ей! Это точно…
— И никого, кроме бабки, не было?
— Никого! — подтвердил Кузьма.
— Ой, как скучно ты жил, дед! Даже жалко тебя! Теперь все помногу имеют! Сначала девчонок, потом баб. И тебе надо какую–нибудь тетку заиметь! Чтоб не жить одиноко. Я вовсе не могу в одиночку. Мне надо, чтоб кто–то рядом был. Даже Максим говорит, что тебя женить пора. Собирается высватать тебе соседскую бабку. Ты ее, наверное, помнишь. Максим говорит, что привезет ту в гости, в стардом, чтоб принюхались заново.
— Не нужна она мне. Нехай Максим про меня не печалится. В девках не засижусь. Коль стребуется, сам себе сыщу. Мое от меня не уйдет.
— Дедуль! А это плохо, если мне не одна, а две девчонки нравятся? Ну, на всякий случай, если та, у какой отец военный, уедет куда–нибудь?
— Ты сам определись внучок, какая больше по душе придется. А расстояние — не беда! — вспомнилась колымская пара родственников.
Поговорив еще немного, они расстались. Кузьма попросил Женьку не забыть и передать Ольге его просьбу приехать как можно скорее.
В этот вечер, едва Кузьма вернулся домой, к нему пришла баба Надя.
— Прости, Кузьма, что потревожила. Но сказаться хочу. Лилька моя приезжала. Навестить вздумала. И уже спрашивала, не соскучилась ли по дому? Я ей в ответ, что тут, серед людей, я и про дом подзабыла. Короче, предложила она воротиться. А я ей в ответ, мол, опять грызть меня станешь за карты да моралями изводить. Она и ответила, что батюшка из той церкви, где она в хоре поет, прознал, что она меня в стардом сдала. Вызвал к себе и очень строго с Лилькой говорил. Пообещал, коли меня в дом не воротит, ее с церкви уволить насовсем. Та и заегозила. Совестно стало. Упрашивать принялась. Да я пока несогласная. Ведь не игрушка, чтоб с места на место меня дергать.