Они молчали, словно не зная, о чем говорить. Люси принялась рассматривать комнату, только чтобы не глядеть на него. Гостиная была уютная и изящно обставленная, обивка мягкой мебели выдержана в зелено-коричневых тонах. Фотографии в рамках стояли на столиках у дивана и на орехового дерева журнальном столике, что придавало довольно просторной и полупустой комнате домашний вид.
— Ты сам обставлял дом? — спросила она.
— Мебель мы выбирали вместе с Джефом, — ответил он, — но картины, вазы и другие безделушки решили не покупать. Не люблю набивать комнаты вещами, они только пыль собирают.
— Комната выглядит симпатично, — сказала она.
— Благодарю. — Взгляд его темных глаз был колючим и оценивающим, но не таким презрительным и настороженным, как раньше.
И вновь в комнате воцарилось молчание. Они просто сидели и смотрели друг на друга.
Люси заметила, что у рта и глаз Скотта залегли резкие складки, подчеркивавшие мужественную красоту его лица.
Он же отметил изящно очерченную линию скул, легкий румянец на щеках. Полные, красивой формы губы были розовые; распущенные, каштанового цвета волосы поражали пышностью и блеском и вызывали желание зарыться в них лицом и вдохнуть их аромат.
— Пойду приготовлю себе коктейль, — сказал Скотт, когда молчание стало невыносимым. — А что ты предпочитаешь выпить?
— Бокал вина, если можно, — попросила она.
Он послушно кивнул, и ее удивила его вежливость. Он, несомненно, пытался держать себя корректно ради детей. Люси встала и последовала за ним в просторную кухню, обставленную мебелью из светлого дуба. Держа Аби на руках, она присела у стола и наблюдала, как он готовил коктейль. Вынув бутылку белого вина из холодильника, Скотт откупорил ее и достал из буфета бокал.
— Налей мне совсем немного, — попросила она. — Я почти не пью, видимо, причитающийся на мою долю алкоголь поглотил папаша.
Скотт наполнил бокал до половины и протянул ей.
— Я хорошо понимаю тебя, — сказал Скотт.
Он помнил, как, бывало, Люси прибегала к нему в слезах из дома, где ее отец устроил очередную попойку, которая продолжалась порой несколько дней.
Люси поблагодарила Скотта и отпила глоток вина.
— У тебя красивый дом, — сказала она, чувствуя, что они разговаривают как два незнакомых человека, когда речь не касается Келли. Они ни разу не обмолвились ни о давних своих отношениях, ни о стычке, происшедшей днем. — Давно ты здесь живешь?
— Семь или восемь лет. Отец решил, что я с ума сошел, купив этот дом, так как считал, что в особняке для всех хватит места. Но я хотел иметь собственный дом.
— Я тебя хорошо понимаю, — кивнула Люси. — Уехав отсюда, я сняла комнату рядом со школой медсестер, куда я планировала поступить. Так было приятно иметь свое жилье, неважно, что размерами оно чуть превосходило кладовку. Я купила подержанную кроватку для Келли, кое-какую посуду. В этой комнатушке мы прожили три года.
— Думаю, у тебя было достаточно денег, чтобы подыскать что-нибудь получше, — бросил Скотт и тут же пожалел о невольно вырвавшихся словах, так как увидел, что она вся напряглась.
Люси только крепче сжала бокал пальцами, но промолчала.
— Я не совсем правильно выразился, — поторопился добавить Скотт. — Со слов отца я понял, что ты уехала отсюда с приличной суммой денег. Я представлял, что ты жила в одной из шикарных высоток вблизи океана без всяких забот.
— Все было совсем не так, — сказала она холодно. — Мы должны были жить экономно, пока я училась, иначе я не могла бы работать после окончания школы неполный день, что давало мне возможность проводить больше времени с моим ребенком.
— Нашим ребенком, — поправил он.
Люси посмотрела ему в глаза, силясь понять, неужели его злоба к ней не иссякнет до конца ее жизни. Почему бы не выложить ему всю правду о том, что, останься она в городе, у нее отняли бы Келли. Может быть, это признание открыло бы ему глаза и изменило его отношение к ней? В конце концов, своим молчанием она выгораживает Обри Баффорда, а он не заслужил этого после всего зла, которое сделал ей.
Однако Люси понимала, что дело не в Обри, а в том, что она щадит чувства Скотта. Да, Обри поступил с ней бессовестно, но он был отцом Скотта, скорее всего авторитетной личностью в глазах сына, а ей ни в коей мере не хотелось лишать Скотта его иллюзий. Она по себе знала, что значило стыдиться отца.
Скотт заметил печаль в ее глазах и мысленно отругал себя за свою твердолобость. Она была права. Действительно, стоило Люси открыть рот, как он был готов вцепиться ей в горло, но сейчас очень важно сохранить хотя бы видимость хороших отношений ради детей! Им не стоит пререкаться и необходимо проявить сдержанность, если они хотят завоевать доверие детей.
Нервным движением, которое уже вошло у него в привычку, он провел рукой по волосам, встал и подошел к холодильнику. Открыв морозилку, он вынул формочку для льда и бросил кубик в свой стакан.
— Кто присматривал за Келли, когда ты посещала занятия? — спросил Скотт, возвращаясь к более безопасной теме разговора.
Улыбка на ее лице подсказала ему, что он выбрал правильный вопрос.
— Хозяйка дома, где я снимала комнату. Это была пожилая женщина, которая обожала детей, а уж Келли она баловала до предела. Я не могла платить ей много, но, думаю, сидела она с Келли не ради денег. — Взгляд Люси затуманился, и она отпила немного вина. — Она умерла несколько лет назад. Это случилось неожиданно и явилось для нас настоящим ударом.
Люси тяжело вздохнула, вспомнив, что миссис Биллингсли фактически заменила ей мать, скрашивая невыносимое одиночество, сменяя ее у кроватки Келли, когда та болела какой-нибудь из множества детских болезней.
— Кстати, — сказала она, отбросив грустные воспоминания. — У меня есть много детских фотографий Келли в разном возрасте. Могу дать пленки, и ты отпечатаешь то, что тебе понравится.
— С удовольствием. — Скотт задумчиво посмотрел на нее. — Как же все-таки случилось, что ты не вышла замуж за какого-нибудь врача, как это делают многие медсестры?
Он догадывался, что не имел права спрашивать ее об этом, но не мог удержаться. Она была слишком красива, чтобы сидеть дома по субботним вечерам, слишком молода, чтобы полностью посвятить свою жизнь ребенку и отказаться от собственных потребностей, если, конечно, именно это она и делала все пятнадцать лет.
— У меня не было времени для свиданий и вечеринок, Скотт. Я растила дочь, много времени посвящала занятиям, а позже своей карьере.
Как хотелось ей рассказать ему о своих успехах в учебе и работе, но не ради хвастовства, а потому что она действительно гордилась своими достижениями.
— Работая несколько лет сестрой отделения травматологии, я ужасно изматывалась, — продолжала Люси. — К концу дня хотелось одного: побыть с Келли. Я не искала встреч с мужчинами. — Заметив его недоверчивый взгляд, она добавила: — Это удивляет тебя?
— Меня уже ничем не удивишь, Люс.
Когда Скотт назвал ее уменьшительно-ласкательным именем, в ее памяти возникли картины прошлого. В те времена он был нежным и любящим, а не таким, как теперь, жестоким, бесстрастным, с поджатыми губами и циничной ухмылкой. Ей не хотелось, чтобы он называл ее так, вызывая воспоминания о любящем юноше и заставляя думать о том, что с ними могло случиться, если бы у нее хватило смелости не спасовать тогда перед его отцом.
— Пожалуйста, не называй меня так, — тихо проговорила она.
Скотт отпил глоток коктейля, незаметно наблюдая за игрой чувств на ее лице.
— Почему? Уж не потому ли, что это пробуждает в тебе воспоминания?
Он поставил стакан и, склонившись над столом, приблизил к ней лицо. Ее взгляд был кротким и задумчивым, совсем непохожим на взгляд женщины, которую его отец считал алчной и эгоистичной. Легкий аромат ее духов приятно щекотал ноздри. Она по-прежнему пробуждала в нем желания, что удивляло и одновременно раздражало его.
Люси не отвела глаза в сторону от его пристального взгляда. Неужели перед ней сидел тот самый человек, в которого она была без памяти влюблена много лет назад? Ее пугали происшедшие в нем перемены как в облике, так и в душевном состоянии.