— Мне следовало бы более внимательно покопаться в прошлом Элланда после его смерти, — вырвалось у Тобиаса.
— Не упрекайте себя, — строго приказал Крекенберн. — Все мы предполагали, что дело Мементо Мори закончилось с самоубийством Элланда. Вполне логичное заключение.
— Да, по крайней мере казалось логичным в то время.
Крекенберн вгляделся в него.
— По-моему, вы в последнее время недосыпаете.
— Не хватало еще зря тратить время на сон. Мементо Мори — отнюдь не единственная моя проблема. Вы ничего не знаете о молодом человеке по имени Доминик Худ? Почти ровесник Энтони. Живо интересуется наукой. Живет на Стерлинг-стрит. Достаточно обеспечен, чтобы заказывать гардероб у дорогого портного.
— Имя мне совершенно не знакомо. Чем он привлек ваше внимание?
— Энтони питает к нему чрезвычайно острую неприязнь.
Брови Крекенберна взлетели едва ли не к самым волосам.
— А мне всегда казалось, что Энтони ладит с людьми.
— Так и есть. Но он отчего-то вообразил, что Худ задумал отбить у него мисс Эмелин. Хотя, должен заметить, лично я не вижу у мисс Эмелин ни малейшего интереса к Худу. Но я боюсь, что Тони совершит нечто безрассудное.
— Понимаю. Горячие головы у этих молодых… вечно наделают глупостей, особенно если тут замешана дама. — Крекенберн тщательно сложил газету и бросил на стол. — Кстати, этот мистер Худ — член какого-нибудь клуба?
— Да. Того самого, в котором состоит Энтони.
— В таком случае я, несомненно, сумею без лишнего шума навести справки.
— Спасибо, сэр, очень вам благодарен. К Тобиасу подошел швейцар, сгорбленный человек неопределенного возраста.
— Прошу прощения, сэр, но у дверей стоит какой-то грязный оборванец. Утверждает, что должен что-то вам сказать и что дело крайне срочное.
— Пойду посмотрю. — Тобиас, опираясь о подлокотники, тяжело поднялся и кивнул Крекенберну:
— До свидания, сэр.
— Тобиас!
Тобиас замер. Крекенберн крайне редко называл его по имени.
— Не нравится мне эта история с Мементо Мори, — тихо признался Крекенберн. — И очень беспокоит то воздействие, которое она производит на вас. Помните, у вас нет никаких причин проклинать себя за то, что случилось три года назад. Никто не виноват в том, что Закери Элланд стал убийцей.
— То же самое твердит и Лавиния… но не могу отделаться от мысли, что, если бы я не обучил его ремеслу шпиона, он никогда бы не стал подогревать себе кровь подобным способом.
— Не правда! Элланд так или иначе непременно нашел бы свой путь в ад. Прошу вас, верьте мне. Я достаточно долго прожил, чтобы понять: ни один человек не становится хладнокровным убийцей только из-за неожиданного поворота судьбы. Семена зла должны быть посеяны в нем еще с рождения, внедрены в его плоть и кровь.
Тобиас снова кивнул, очень вежливо, и направился к двери. Вероятнее всего, Лавиния и Крекенбери правы. Но в душе он все же опасался, что несет ответственность за того, кем стал Закери. Во всяком случае, Аспазия Грей с этим мнением соглашалась.
Солнце снова празднично сияло над головой, но Лавиния почти не чувствовала тепла и света, прогнавшего кладбищенский мрак. Тени, отбрасываемые густой листвой, окутывали надгробные плиты и памятники темным прозрачным саваном.
На кладбище царила печальная атмосфера убогости и заброшенности. Тяжелые железные ворота уныло обвисли на ржавых петлях. Высокая каменная ограда, окружавшая могилы, отсекала городские звуки и шумы. Крошечная каменная церковь с запертыми дверями одиноко маячила чуть поодаль.
Лавиния посчитала сцену чрезвычайно угнетающей. Именно такого рода кладбища часто посещали так называемые похитители трупов, поставляющие свеженьких мертвецов на медицинские факультеты. Она нисколько не удивилась бы, узнав, что большинство гробов в этих могилах давно пусты.
Правда, если прогресс медицинской науки во многом зависит от достижений анатомии, похищение трупов, вероятно, имеет свою благородную цель. Оставалось надеяться, что когда придет время, ее бренные останки не окажутся на прозекторском столе и не будут отданы на растерзание шайке энергичных студентов.
Кроме того, вряд ли приятнее представлять себя в гробу, зарытом в землю или запертом в каменном склепе. Лавиния просто с ума сходила, воображая себя погребенной в тесном закрытом пространстве. Даже сейчас, при виде темного входа в один из ближайших склепов, Лавиния краем сознания ощущала крошечные волны паники.
«Довольно. Прочь глупый бред! О чем ты только думаешь, позволяя этому месту так сильно воздействовать на себя? Это всего лишь кладбище, и ничего больше».
Наверное, это просто нервы. Она все утро не могла успокоиться. Ах, так легко винить собственные нервы в том, что она не смогла уснуть всю ночь после того, как вместе с Тобиасом обнаружила труп Суэйна! Но по правде говоря, неприятное, неспокойное ощущение чего-то опасного только усилилось, когда она покинула дом. Лавиния надеялась, что короткая прогулка на солнышке прояснит голову и успокоит ее. Произошло нечто совершенно обратное.
«Прекрати думать о своих нервах. У тебя много работы».
Лавиния глубоко вздохнула и призвала на помощь свое мастерство месмериста, необходимое, чтобы отогнать тревожные думы.
Пройдя по заросшей сорняками дорожке, она остановилась возле Аспазии Грей.
— Я получила вашу записку.
— Спасибо за то, что согласились прийти, — тихо ответила Аспазия. — Понимаю, что это не самое жизнерадостное место для беседы, но, надеюсь, вы не сочтете меня склонной к мелодрамам. Я лишь хотела объяснить то, что, как вижу, вы сами не до конца понимаете.
— Что же именно?
— Я знаю, вы считаете, что у меня есть свои планы на Тобиаса, но это не так, — начала Аспазия, рассматривая надгробие. — Есть только один человек, которого я любила и всегда буду любить, и он лежит здесь.
Лавиния опустила глаза и прочитала простую надпись на камне:
«Закери Элланд. Умер в 1815».
Порыв холодного ветра пошевелил сухие листья, устилавшие могилу.
— Ясно, — коротко обронила она.
— Мы не знали даты его рождения, поэтому она не высечена на камне. — Аспазия помолчала. — Мы единственные, кто дал себе труд прийти на похороны.
— Понимаю.
— Нам с Тобиасом пришлось много пережить вместе. И все из-за Элланда. Но мы никогда не были близки. Я хочу, чтобы вы это знали.
— Я уже знаю. Тобиас сказал.
Аспазия слегка улыбнулась. И улыбка эта не понравилась Лавинии. Какая-то уж слишком… понимающая.
— И вы поверили ему, потому что любите.
— Именно.
— То же самое я чувствовала к Закери.
— Я так и предполагала. Мне очень жаль, Аспазия.
Аспазия вновь устремила взгляд на надгробие.
— Впервые встретив Закери, я вовсе не думала, что влюблюсь, не говоря уже о том, что захочу выйти замуж. Слишком рано жизнь дала мне жестокий урок.
— О чем вы?
— Мой отец был невероятно жестоким человеком и превратил жизнь моей матери в ад. Пришел день, когда она выпила едва ли не пузырек настойки опия, чтобы избавиться от страданий. Но для меня выхода не было. Пришлось терпеть приступы его ярости и, хуже того, извращенные ласки, до тех пор пока мне не исполнилось шестнадцать. В тот год он нашел мне жениха. Я не возражала, хотя будущий муж был гораздо старше меня. Видите ли, я посчитала это спасением и средством уйти из дома.
Лавиния ничего не ответила, хотя ей показалось, что сухие листья на могиле зашуршали громче. Она чувствовала, что Аспазия говорит правду.
— Однако я снова очутилась в аду, только иного рода. Мой муж был так же злобен и бесчеловечен, как отец. К счастью, мне невероятно повезло, что вскоре после свадьбы разбойник застрелил его, когда он поздней ночью возвращался домой из Лондона. Несколько месяцев спустя лихорадка убила отца.