Но я бы делал так... Кем бы ни был человек, каких бы званий, профессий и должностей ни имел, пусть обязательно проработает одну страду на уборке хлеба. Именно хлеба.
Белый халат, распяленный его плечами, суховато потрескивал в швах.
Сначала Петельников шел за примеченной горкой теста по всей линии. Подвижную и упругую, почти живую массу крутило, приглаживало, катало и резало до самой печи. Там инспектор сразу вспотел и пропитался горячим хлебным духом.
Потом он стал бродить свободно, затевая разговоры, задавая вопросы и отпуская шуточки. Очень скоро инспектор узнал, как бракуется хлеб, — была книжечка с решительным названием «Правила бракеража». Узнал смысл красивых слов — «органолептические показатели». Узнал, что у дрожжей есть сила, которая так и звалась — подъемная сила. Узнал, чего вкусненького хранится на вкусовом складе... Но про горелый хлеб люди молчали, отделываясь необязательными словами и туманными предположениями. Мол, иногда горит. А когда, почему, сколько и куда девается...
Вольный поиск привел инспектора в. небольшую чистенькую комнату: стол, накрытый светлой клеенкой; никелированный электрический самовар; белые, разомлевшие от жара, калачи; тарелка с пиленым сахаром; шесть девушек в белых халатах, похожих на разомлевшие калачи.
— Приятного аппетита, заодно и счастья в личной жизни! — весело сказал инспектор.
— Садитесь к нам, — предложила та, которая была постарше.
— И сяду, — так же весело согласился он.
Перед инспектором оказалась большая фаянсовая чашка, налитая темным чаем, — уж тут бы молоко пить, чтобы оставалось все белым. Пара калачей, легших на тарелку, доносили свой жар до его лица. Он набросал в чашку сахара, переломил калач, отпил чай и оглядел девушек...
Белые халаты и белые шапочки роднили их, как сестер. И разрумянились все шестеро — от печного жара ли, от чая ли или от калачей?
— Девушки, почему умолкли?
— Нам впервой пить чай с милиционером, — хихикнула одна, у которой белесые бровки, казалось, были присыпаны мукой.
— А вы представьте, что я жених.
— Невест больно много, — заметила старшая.
— Неужели все незамужние?
— Все, кроме меня.
— Девочки, а чего так? — огорчился инспектор.
Отозвались все разом:
— Не берут.
— За городом живем, до всяких дискотек далеко.
— Специальность непрестижная — хлебопеки.
— И получаем мало.
— Мы вроде как полудеревенские.
Петельников обрадовался — разговор пошел. Но тот легкий треп, который давался ему шутя и частенько приводил к цели, вроде бы свернул на другие, серьезные колеи.
— Красавицы, а не сами ли виноваты?
Они не нашлись с ответом, потому что ждали сочувствия, ждали других слов, к которым привыкли: мужчин рождается меньше, мужчины идут в армию, мужчины пьют... Этот же милиционер с твердым и открытым лицом, аппетитно уминающий калачи, вдруг подбросил им сомнение, которое тайно живет в каждом и лишь ждет вот таких неожиданных слов.
— А чем виноваты? — все-таки спросила одна, та, которая с мучнистыми бровками.
Инспектор ответил вопросом, обратившись к первой, ближайшей:
— Каким спортом занимаетесь? Бадминтон, теннис, турпоходы?
Она испуганно оглядела подруг. Но инспектор уже спрашивал вторую:
— Сколько книг прочитываете в месяц? Есть своя библиотека?
И она не ответила — растерялась ли, читанные ли книги подсчитывала.
— Какую общественную работу ведете, а? — спросил он третью.
Она пожала плечами.
— Концерты, филармония, выставки, поэтические вечера?
— Далеко ездить, — отозвалась четвертая.
— Чем вы увлекаетесь? Кактусы, летающие тарелки, макраме, наскальная живопись или каратэ?
Пятая промолчала, уже догадавшись, что на эти вопросы отвечать не обязательно.
— Девочки, да вам не замуж идти, а пора топать в клуб «Кому за тридцать», — заключил инспектор.
Та, которая с мучнистыми бровками, засмеялась так, что на столе вздрогнули калачи. И все ответно улыбнулись.
— Они активные, — заступилась шестая.
— Активные? — громко удивился инспектор. — Я тут полдня хожу, а они молчат.
Девушки, как по команде, взялись за чашки и утопили в них взгляды. Стало тихо — лишь урчал самовар. И от тишины сделалось вроде бы еще белее.
— Вот и вся активность, — усмехнулся инспектор.
— Директор-то человек хороший, — вздохнула старшая.