— Все зависит от того, любим мы друг друга по-настоящему или нет.
— Да ведь семейная жизнь может перемолоть всякую любовь, даже трижды настоящую.
— Откуда ты все это знаешь? Из книжек своих? Да сейчас я их все в печку покидаю, гори они синим пламенем!..
— Нет, Саш, не из книжек, а по людям. — И она грустно улыбается. — Ты еще не видел моего отца.
— А что это за зверь такой?
— Да он, как и Генка, свихнулся на семейном вопросе и теперь поедом ест меня за то, что я ушла от него. И маму извел окончательно, просто хоть из дому беги.
— Но маме-то за что попадает?
— За то, что она испортила меня книгами разными. Его бы воля, он всех бы заставил выучить наизусть одного своего любимого Томаса Мора. Да был такой утоиист, и вот отец на нем свихнулся, вернее, на его теории любви при социализме. Смешно сказать! Отец мой добрый и наивный человек, образование самое поверхностное, и вот наткнулся на Томаса Мора, и открылись ему сразу все «секреты» мира, а главный «секрет» в том, что если женщина вышла замуж, она должна весь век свой любить его и жить с ним. И вот он гонит меня обратно в Кабыр…
— И правильно делает! Твой отец сердцем чует, что счастье твое в Кабыре. Он просто еще не знает, что и я живу в Кабыре!
— А если ты перестанешь меня любить? — серьезно спрашивает Люся.
— Да мне просто некогда будет перестать тебя любить!
— Посидим лучше молча да погорюем о картошке, которая превратилась в угольки. Очень вкусная была картошка!..
И мы опять сидим обнявшись. И как хорошо — поговорив о теориях, забыть о них и жить так, как хочется!
Вот и Люся, точно подслушав меня:
— Я все время пытаюсь пойти против своего сердца, и почему-то мне часто делается так страшно, что кажется — сойду с ума… И почему нельзя увидеть, какое у у нас будущее?
— Самое прекрасное, — говорю я. — Самое прекрасное… Только поменьше читай теории да побольше слушай свое сердце…
8
А Бардасов опять исчез, и опять звонки: снаряди две машины на станцию за цементом, из «Победы» приедут за соломой и привезут элитный ячмень, надо принять… Какая «Победа?» Какой ячмень?.. Все эти «операции» с куплей-продажей, с менами-обменами я плохо понимаю, тем более что Бардасов по телефону не много-то и объяснит, однако Михаил Петрович в этом деле знаток тонкий, хотя и он не может сказать, где эта «Победа», в каком районе — в пашем такой нет.
Но вот звонок из самого Горького! Надо, говорит, подобрать пятнадцать человек для временной работы на Горьковском автомобильном заводе, а за это они капитально отремонтируют нам две автомашины!
— Будут как новенькие, как новенькие! — кричит радостно в трубке голос Бардасова.
Оказывается, подобные «командировки» колхозников в «Серпе» не в новинку! Ну и ну!..
А тут еще Граф со свадьбой! Пришел ко мне в партком хмурый, расстегнул полушубок, ногу на ногу закинул, бьет перчаткой по колену:
— Нехорошо вы поступили, Александр Васильевич…
— Сам знаю, что не очень хорошо — сбежал, можно сказать, да так получилось, что делать…
— Под давлением общественного мнения, — усмехается Граф.
— Кроме того, ты ведь собрался жениться, так что рано или поздно мне все равно бы пришлось сматывать удочки.
— Говорят! Вот деревня! Ты только подумал, а тут уж говорят!
— Но ведь так оно и есть, а?
Он молчит, бьет перчаткой по колену.
— Да. — И улыбнулся смущенно. — Решил еще разок попытать.
— И свадьба уже назначена?
— Да. И просьба у меня к вам такая: будьте на моей свадьбе хыйматлах-атте[Хыйматлах-атте — посаженый отец.].
Хыйматлах-атте?! Меня даже мороз по спине продрал. Не потому, конечно, что вот, дескать, секретарь парткома и хыйматлах-атте на свадьбе, хотя, признаться, раньше я очень рьяно отказывался от подобных ролей, считая, что партийному человеку это не к лицу. По это по молодости, так сказать, лет, а как-то в одном разговоре Владимиров признался, что вчера стал кумом, красным кумом! И еще он сказал, что в том, чтобы принимать участие в хороших национальных обрядах нет ничего предосудительного, потому что теперь все эти обряды имеют уже совсем не тот смысл, что было прежде, это своего рода праздник, так что чуждаться нам, партийным, таких праздников не стоит. И это, конечно, очень правильно, зачем же отгораживаться от людей, тем более во время праздника! Так что с этой стороны я не колебался, не раздумывал. Меня другая сторона смутила. Если я стану, значит, хыйматлах-отцом Графу, то… то Люся невольно будет ему хыйматлах-матерью! О!.. И я чувствую, как краска заливает лицо. Но ведь что-то надо отвечать, и вот я кручусь: когда свадьба да расписались ли, много ли народу и прочее. Мало того, довертелся до того, что говорю: