Переговоры с покупателями взял на себя отец. Фабьена закрыла ставни, чтобы не видеть, как посторонние люди ходят по двору. Она поставила условие: трейлер продается со всей обстановкой, как есть, чтобы от моей жизни без нее под ее окном не осталось ни следа, ни тревожащего душу намека. Это был единственный способ избавиться от нервной депрессии, в которой она увязала. Какое счастье, что при вас ваш свекор, повторял доктор Мейлан, очень милый, но совсем молодой. Фабьена его понимала. Помолодевший на десяток лет отец поселился в гостевой комнате, окружил ее вниманием, и мало-помалу из старшего в семье превратился в мужчину в доме. И утвердился в этой роли, когда сбагрил трейлер и окончательно выпроводил Альфонса на пенсию, сославшись на сложности с налоговой инспекцией. Теперь он один был живой памятью обо мне.
Помню, что я испытывал, когда в Люсьене года в два или три проявилось сходство со мной. Как странно было видеть в зеркале его черты. Вот и сейчас мне так же не по себе. Папа носит мою одежду. Он похудел, подтянулся, подкрасил волосы и ждет своего часа. Фабьена же не знает, как себя вести, как не слишком жестоко дать понять, что его надежды несбыточны, как отказать, не причиняя боли. Да он и не спрашивает, а потому у нее нет случая сказать "нет". Время работает на него, он становится необходимым, и постепенно Фабьена к нему привязывается, из жалости принимает его любовь. С Люсьеном у него тоже наладились отличные отношения: он играет с ним в видеоигры, изучает информатику, чтобы не отстать от внука, подключает его к Интернету словом, заменяет меня, как может. Для Фабьены это очень важно. Она видела на моем примере, что получается, когда ребенку прививают культ умершего родителя. Только Одиль без конца поминает меня в магазине: "Жак всегда расставлял косилки на левой стороне витрины, рядом с автосекаторами". Но кто же слушает Одиль? Мой опыт и привычки тонут в стрекотании ее кассы.
Однажды утром трейлер покинул наш двор, прицепленный к зеленому "пежо", и я уехал вместе с ним. Хозяева - пара из Изера, им лет по сорок, двое детей.
Возможно, это начало нового небытия.
Муж шпарит по левой полосе, семафорит фарами, подрезает тех, кто не дает себя обогнать, сигналит и ругается. У него шестнадцать цилиндров, пусть это знают все! А под сиденьем на всякий случай дубинка. Жена от страха съежилась, закрыла глаза и судорожно сжала кулаки. Семейство едет отдыхать.
На заднем сиденье дочь, девчушка лет пятнадцати, нахохлившись, упивалась своей несчастной любовью и голосом Майкла Джексона из наушников. Сын же ничего не делал.
Ничего не говорил. И смотрел в одну точку. Трейлер трясся и болтался на ста сорока в час и поспевал как мог.
Место стоянки выбрали у ручья, между взбирающимся по склону виноградником и тенистым черешневым садом. Предполагалось, что дети будут спать в палатке, но Фредерик забрался в домик на колесах и не захотел вылезать. А когда у Фредерика появляется какое-нибудь желание, ему не перечат. В палатку пришлось втискиваться родителям.
Ванесса тоже полюбила трейлер, это крошечное помещение с постоянно меняющимися за окнами видами, которое она быстро колонизировала, наполнив картинками и любимыми песенками, сумбурными снами, припадками веселья и мрачности. Трейлер обрел новую жизнь, и я все больше в нее вовлекаюсь. Сколько же времени я буду прикован к этому металлическому домику? Или только ржавчина откроет мне путь в вечность?
Мне нравится следовать за Ванессой. Парень, о котором она лила слезы в начале поездки, давно забыт. Она гоняет на своем велике по окрестным деревням и дразнит местных ребят джинсовыми шортиками с бахромой и свободно колышущейся под майкой грудью. Часами точит лясы, сидя под вязами у колонки, а над головой у нее чиркают выпархивающие из-под черепичных крыш ласточки. Почти каждую ночь она тащит меня на танцы куда-нибудь на деревенскую площадь, к стенам старого замка, на площадку с фонариками под платанами или около бассейна на плохонькой вилле. Каждый раз флиртует направо и налево, разжигает пятерыхшестерых кавалеров, разрешая им самое большее пощупать груди, и всегда возвращается одна. Я у нее, получается, за дуэнью.
В трейлер она влезает бесшумно, держа в руке кроссовки, в темноте целует крепко спящего брата, раздевается и укладывается голышом на банкетке в моем "гостином углу", превращенной в дополнительное спальное место. Мою кровать занимает Фредерик, но я сплю с Ванессой. Ее мысли и сны расплывчаты, изменчивы, сбивчивы. Я начинаю привыкать к ее девичьей памяти: то, что волнует ее сию минуту, через час выветривается из головы. Я дремлю, когда она скучает, просыпаюсь вместе с ее руками, засыпаю, когда она утомляется. Мне хорошо. Наконец-то можно отдохнуть.
Не думаю, что Ванесса меня как-то воспринимает. Но она не дала матери ссвободить шкафчики, забитые моими художественными принадлежностями. Ей приятно спать в жилище незнакомого мужчины. В объяснение того, почему трейлер продавался со всей обстановкой, мой отец, чтобы не смутить покупателей, рассказал, будто я бросил жену и удрал на край света с любовницей. И Ванесса из ночи в ночь лепит образ этого беглеца и переносит на него свои мечтания вырваться на волю. Постепенно ее воображение делает из меня красавца-мужчину, который в один прекрасный день встретит ее, Ванессу, и бросит ради нее жену и детей. Я стану знаменитым художником, очень богатым, очень сексуальным. И увековечу ее на своих полотнах, которые будут стоить бешеные деньги. Она зажжет во мне страсть, уйдет от меня, вернется, снова уйдет, я пойму, что не могу без нее жить, буду на коленях просить ее руки, и она снизойдет, и станет моей женой, а потом вдовой, и выпустит духи, носящие мое имя, и будет жить как захочет, и плевать она тогда хотела на предков и на школу, и увезет брата в Америку, и там его вылечат, и больше никто не будет называть его дебилом.
Я действительно полюбил Ванессу, не за недозрелое тельце или изменчивый, как весенняя погода, нрав, а за то, как хорошо она вписывается в мой антураж. Как хозяйничает в трейлере, как повторяет мои жесты: дергает и захлопывает дверцу холодильника, чтобы не трясся; цепляет занавеску душа на защелку круглого окошка; расправляет посудную тряпку на краешке хлебницы... Все эти мелочи умиляют, питают и привязывают меня к ней больше, чем любые мысленные воззвания, любые молитвы... И с братом она обходится так же, как обходился бы я. Фредерик целыми днями вырезает фигурки из комиксов, а она собирает их, наклеивает на большие листы бумаги, точит ему ножницы. Всячески показывает, что понимает смысл этих его занятий, их важность, видит, как красиво получается. Она даже превосходит меня в неуклюжем усердии и психологическом невежестве. Никакого творческого импульса, которым так восхищается сестра, у Фредерика нет - наоборот, он хочет кромсать, разрушать целостность мира, в котором для него нет места и который он сам отвергает. Наклеенные Ванессой фигурки он вырезает снова, а она и рада: получается, что они делают какое-то общее дело. Мать только вздыхает. Она давно потеряла надежду. Отец и подавно отступился. Он не может даже показать сына людям и никогда не сможет гордиться им, заниматься его образованием, сделать его своим преемником в филиале "Пежо - Южный Гренобль". Трейлер был куплен именно для того, чтобы не видеть больше в гостиницах замешательства и жалости других постояльцев. Вот кончится лето, и он поместит Фредерика в интернат для аутичных детей, там он будет среди таких же, как он сам, и перестанет отравлять жизнь нормальным людям. Ванесса еще ничего не знает. Она, конечно, будет против, разбушуется, но это пройдет. Купят ей собаку.
Я прожил в моей новой семье уже, наверное, недели две. За это время парни из окрестных деревень всерьез обозлились на динамистку Ванессу. Я чую, как сгущаются тучи, Ванесса же ничего не видит или, может быть, бессознательно провоцирует опасность, лишь бы случилось хоть чтонибудь. Ножницы брата, бесцеремонно взрезающие упорядоченную жизнь окружающих, воздействуют на нее гораздо сильнее, чем моя блеклая тень, о которой она больше не думает.