Они помолчали немного, потом она спросила:
— Я могу вычислить курс полета «Утопии» и таким образом определить, куда рашадианцы ведут ее?
— Если ты можешь сделать это между делом, то давай. Но я предпочел бы, чтобы ты проверила весь вектор на дальнем расстоянии. Рашадианцам был известен конечный пункт направления движения «Утопии». Даже если на «Утопии» использовали системы защиты от слежения и режим эфирного молчания, рашадианцы уже должны были понять, что что-то случилось. Они могут охотиться за ней.
— О 777! Я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответила Шейла.
Опасность пробудила в Маккензи инстинкт бойца, и на какое-то мгновение даже разъедающая его душу тоска показалась ценой, которую стоило платить. Он любил это опьяняющее возбуждение. Рашадианские воины могли появиться в любой момент, и у него оставались лишь считанные часы, чтобы спастись от их орудий ближнего боя! Если он собирается спасти — или разрушить — систему Бета-Z, ему следует отправляться на «Утопию» прямо сейчас, не теряя ни минуты и невзирая на неизвестность. На секунду в воображении возникли обгорелые детские скелеты, но он отогнал видение.
— Мы обследуем этот корабль, Шейла. Приведи в готовность все системы боя.
— Как хочешь, Мак. Системы приведены в боевую готовность.
Зажглись панели в нижнем ряду управления.
— Очень хорошо… Начинай горизонтальное приближение… Медленно, очень медленно, — сказал Маккензи.
Он подождал, но подтверждения приказа не последовало. Корабль не двигался. Он подождал еще несколько секунд, но ничего не произошло.
— В чем дело, Шейла? Почему ты не выполнила мой приказ? — спросил он.
— Извини, Мак, — отозвалась она. — Мы получили гиперпространственный сигнал, и мне кажется, тебе нужно его послушать.
— Это с Красного Утеса?
— Сигнал не с Красного Утеса.
Маккензи был озадачен и немного огорчен. Гиперпространственный сигнал разрешалось использовать лишь крейсерам запредельников и их базовым станциям. В целях безопасности и контроля использование сигнала для передачи информации с корабля на корабль или с командного корабля на патрульный корабль строго запрещалось. Это правило никто никогда не нарушал, страшась сурового дисциплинарного наказания.
— Откуда сигнал?
— С запредельника «Кайло».
— «Кайло»? — прошептал он, узнавая прозвище, которое давали кораблю и пилоту.
— Да, Мак. Послание не зашифровано. Включить его?
Он не ответил. Сознание плыло. Одно лишь звучание слова «Кайло» взволновало его, словно смертный приговор.
— Мак? Включить сигнал? — вновь спросила его Шейла с оттенком симпатии в голосе.
— А… да, Шейла. Дай мне аудиовизуальное изображение и печатный вариант, — наконец ответил он.
— Конечно, Мак. Все, что захочешь. Послание сейчас начнется.
Панель осветилась вспышками, и передача полилась в рубку:
«Запредельник «Браво»? Это запредельник «Кайло». Я перехватила твое послание на базу Омега. Я действую на основании инструкции номер пять командования Флота. Не начинай — повторяю — не начинай контактное изучение и высадку на борт до моего прибытия. У меня специальное задание относительно самого грузового корабля, требующего максимально точного исполнения процедуры. Подтвердите прием передачи лучом. Конец».
Послание было перед ним на гиперпространственном мониторе, напечатанный вариант появлялся из передатчика сзади, но Маккензи ничего не замечал. Его переполняли противоречивые чувства. Это была Светла, Светла Стоковик.
Глава 3
Маккензи проспал девять часов, прежде чем Шейла разбудила его сообщением о появлении в их векторе запредельника «Кайло». Он скатился с койки и начал проделывать сложные ката восточных единоборств. Ему нужно было достичь внутренней гармонии. Он представил себе Чен Ваха, своего учителя и единственного человека, которого не смог победить. Он сливался с волнами своей памяти в попытке обрести спокойствие и сконцентрировать внутреннюю энергию. И ему это удалось. Постепенно душевное смятение, в которое его повергло послание Светлы Стоковик, начало рассеиваться. Он закончил упражняться, принял душ и запихнул в себя высококалорийный завтрак. Затем вернулся в рубку.
Он включил экраны как раз вовремя, когда запредельник «Кайло» был уже по меньшей мере в пятидесяти метрах от траверза правого борта. Корабль был едва заметен в слабом свете, всего лишь слабая тень в мерцании Млечного Пути, но все же этого хватило, чтобы его спокойствия как не бывало.