Артур вернулся в детскую. Лиз еще не спала. Она сидела в кроватке, обняв новую куклу, и с любопытством смотрела на него.
– Я думала, ты сразу понял, – протянула девочка.
– Куда уж мне понять. Твой дядя ничем не лучше старой кочерги. Он вырос и забыл мир, представляешь?
– Брауни мне сказала то же самое, только кочергу пропустила. Ты взобьешь мою подушку?
– Я твой верный раб! – покорно воскликнул Артур и несколько раз подбросил подушку в воздух. По комнате закружились белые перья, тихо предупреждая о наступающей зиме. Лиза Бонн улеглась в свою мягкую постель, и дядя сжал ладошку девочки.
– Она вернется? – вдруг спросил он.
– Если очень-очень захочешь, – уже засыпая, прошептала Лиз.
– Ну, за этим дело не станет, – молодой человек поцеловал ее в лоб и подоткнул одеяло. – Сто фунтов печенья и карамелек тебе, принцесса.
– А тебе семьсот… размильонов… и перетысяч… золотых монет, – ответила девочка и засопела.
– Не надо, – проговорил Артур, уже обращаясь к себе. – Может, если я останусь бедным и благородным, кто-нибудь однажды разведет огонь и в моем очаге.
Он попрощался с родными и вышел на улицу, чтобы поймать последний ночной экипаж.
ГУЛЛИВЕРОВЫ ДРАКОНЫ
Начну свой рассказ с того, что я всегда мечтал оказаться в сказке. Даже первая запись в моем дневнике гласит: «ПАПАСТЬ БЫ В ВАЛШЕПСТВО!..» Сейчас мои каракули – все эти «пасти» и «папасти» – выглядят такими детскими и смешными, но речь совсем не о них.
В сказке я готов был стать кем угодно – принцем, королем, разбойником, пиратом… Да хоть вездесущим дедом-провидцем, у которого «борода до пят, а глаза как молнии сверкают»! Думал ли я, что мне уготовано совсем другое место, да такое привычно-обычное, что я не сразу его заметил.
Но ближе к делу – к июлю двухтысячного года и тем жарким дням, когда под ногами хрустели высохшие желтые листья, почти как осенью.
Мы с братом проводили лето у бабушки. Мне было двенадцать, а ему восемь. Деревянный домик, сад-огород и сама бабушка казались уголком прошлого в наступившем новом веке. Это место словно законсервировали с давних-предавних пор – деревянный уют без удобств, но с русской печкой, домашняя живность и сметана в глиняных горшочках.
А если совсем близко к делу, то ранним утром меня вытряхнул из постели вопль брата:
– Ди-имка! Димка-а! Глянь, все как в сказке!
За любую другую фразу, разбудившую меня в семь утра, Юрка получил бы крепкий подзатыльник. Но – «Все как в сказке!» – этих слов я ждал, пожалуй, всю свою жизнь! Я спрыгнул на дощатый пол, нащупал босыми пальцами один тапок и выскочил во двор.
Юрка, белобрысый и загорелый до черноты, нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Чего кричишь? – с показным равнодушием спросил я. – Где твоя сказка? Показывай.
– Пошли в курятник, – заявил брат.
Признаюсь, это немного охладило мой пыл. Ну что невероятного могло случиться в курятнике? В конюшне – еще куда ни шло. Во многих сказках упоминалась именно конюшня. Но курятник?.. Разве что одна из кур снесла золотое яичко.
Я поплелся за Юркой. По дороге нас облаял хранитель будки Маркиз (слишком напыщенное имя для дворняжки), и я наступил босой ногой на щепку (не больно, но обидно). Наконец, мы оказались в курятнике, который пахнул курятником и был битком набит пестрыми курицами – белые почему-то у бабушки не приживались.
– Ну и где? – спросил я, стараясь не вступить в опасные точки босой ногой.
– Вот! – благоговейно прошептал Юрка, показывая на нечто, копошащееся в углу.
Это нечто оказалось маленьким, жутко страшным цыпленком, покрытым редким пухом вперемешку с навозной коркой.
– Что. Это. Такое? – стал медленно закипать я.
– Ну, я же говорил, как в сказке. Помнишь, мама читала. Этот, как его… гадкий цыпленок!
– Гадкий утенок, олух!
– Но это ведь цыпленок…
– Цыпленок, утенок, страусенок, какая разница! Ты ради этого меня поднял в такую рань?
– Так интересно же, разве нет? – округлил глаза Юрка.
Я тогда разозлился не на шутку. Подумать только: семь утра, а я стою посреди курятника в трусах и одном тапке. Отвесив брату подзатыльник (несильный, правда – уж очень подкупали его невинные глаза), я побрел досматривать сон.
А вот Юрка не угомонился. Следующие два дня он то и дело заглядывал в курятник посмотреть на своего «сказочного» цыпленка, который, к слову, становился все непригляднее. Бабушка только отмахивалась – всяко, говорила, на свете может быть. И телята двухголовые рождались. А смотреть на чудо-птицу времени нет, хлопот по хозяйству полно.