Горбун коснулся лезвия ножа и прохрипел:
— Гуляешь по парку один, да? Не очень-то умно.
— Хорош трепаться, — прогудел в левую ноздрю бородатый. — Режь, и вся недолга.
Он запустил руку под рубашку и вытащил что-то, зажатое в кулак. Я уловил душок полиэфира.
Горбун подошел ближе.
— Твое тельце никому целиком не нужно? — спросил он, широко раскрывая рот и показывая крупный розовый язык и сломанные зубы. Слева кто-то шумел, заходя мне за спину. Я, правда, на это внимания не тратил, как и на вопрос горбуна.
— Лучше выходи. — Горбун вытащил нож, и тогда я вышел из тени под деревом.
— Ой, напугал до смерти, — сказал я ему. — У меня друзья на самом верху.
— Говорит как блать, — просвистел Борода. — Ратч, вали жмуркина кота, и даем деру.
— А ты сам возьми меня, детка, — бросил я ему, старясь протянуть время. — Я таких, как ты, на завтрак кушаю.
За спиной хрустнула ветка. Ратч подбросил на ладони нож, шагнул ко мне и сделал короткий ложный выпад. Я даже не шелохнулся. Типа заторможенный. Борода взвесил в руке обрезок трубы и прищурился. Ратч оглядел мои руки. Не увидев оружия, остановился и подал кому-то условный знак.
Слоняра за спиной ухватил меня поперек груди и оторвал от земли. Этого я и ждал: резко наступил ему правой пяткой на подъем стопы. Хватка слегка ослабла, и я, улучив момент, пнул горбуна под колено. Кость сломалась с хрустом, с каким бьется о пол тарелка. Потом я локтями ударил под ребра державшего меня. Охнув, слоняра разжал руки. Рядом рухнул на землю Ратч — как раз вовремя, чтобы открыть мне дорогу к Бороде, который уже замахнулся трубой. Ни дать ни взять королевский палач, готовый оттяпать башку осужденному. Скрестив запястья, я выставил блок — поймал его руку в захват и сломал локоть. Борода упал лицом в землю и взвыл; трубу уронил мне прямо на спину.
Борец сзади уже поднялся с четверенек. С виду — китаеза — полукровка: широкие скулы, лоснящаяся морда, жирный второй подбородок. Я уложил его ударом колена в челюсть и стоял рядом, глотая воздух. Дыхалка что-то совсем сдала. Хорошо еще, никто из этих типов не делал попыток встать.
Китаец и Борода валялись в отключке, зато Ратч корчился, словно мышонок на костре. Я подошел и перевернул его на спину.
— Мягковаты вы, парни, для такой работенки, — сказал я. Кивнул на валявшийся рядом предмет: — Твое?
Горбун плюнул мне в левое колено, но промахнулся.
— Милый у вас городок, — заметил я. — Как называется?
Горбун пошевелил губами. Вблизи я разглядел, что короткие волоски у него на куполе морковно-рыжие, а на отростке, который и носом-то назвать стыдно, — бледные веснушки. Рыжий был хоть и горбун, оказался не так уж прост. Я наступил ему на руку и наклонился.
— Говори, Рыжий: по какому поводу кипиш?
Он пошевелился, и я нагнулся ближе.
— Смертачи... в парке... этой ночью!.. — хватая ртом воздух, проговорил он, словно утопающий, который диктует завещание, качаясь на волнах.
— Подробней, Рыжик. Я что-то туго соображаю.
— Черные...
В уголках его рта выступила пена, он слегка похрюкивал, как гончая, которой снятся кролики. Винить его не в чем: сломанное колено — такую боль не просто стерпеть. Тут он закатил глаза.
Я отвернулся от него, но вдруг краем уха уловил тихий звук и повернулся обратно. В руке горбуна блеснуло лезвие. Миг — и меня ранили. Поясницу пронзила боль, словно проткнули раскаленным прутом.
После удара ножом люди ведут себя по-разному. Шок у всех свой. Кто-то падает, как мешок, толком даже не потеряв крови. Другой вернется домой, ляжет в постельку и мирно преставится, даже не подозревая о ране. Я же испытал нечто среднее: нож задел кость и отклонился вверх, — и все это время моя правая рука шла по дуге, прямиком в морду Рыжему, под нос-картошку. Рыжий упал и больше не шевелился.
Я же обеими руками зажал бок. По бедру, словно по сливу, толчками стекала упругая струя. Я успел сделать три шага, и тут колени подкосились. Я сел, все еще пытаясь зажать рану. В голове было ясно, зато силы таяли. Я сидел и слушал, как в ушах набатом стучит кровь. Подумал: вот только успокоится сердце, и попытаюсь еще. Ну же, Дрейвек, подъем. Ты ведь тертый калач...
Я попытался встать и завалился на бок, точно старое падающее дерево. В рот набился дерн. Я лежал и слушал, как вздыхает в кронах ветер, как тихонько причитает Ратч или кто-то из его дружков — и как кто-то крадется через подлесок. Или у меня потихоньку едет крыша? Широко распахнутыми глазами я видел ноги жирного китаезы, а позади него — переплетение черных теней. Одна из них пошевелилась, и передо мной вырос человек.