— Довольно-таки романтично.
— Как застарелый сифилис. Однако да, было в этом нечто такое. Связанное с юностью и крутизной: спишь где попало, ешь что придется, дерешься...
— Расскажи о деловых партнерах. Возможно, кто-то из них... — Джесс не договорил.
Я подумал над его словами, попытался разобраться в противоречивых впечатлениях. Юноша, брюнет; старый хрен с шеей как у индюка...
— Моим лучшим другом был сослуживец по Китаю и Непалу. Однажды он спас мне жизнь: заткнул дырку в запястье, там, где китайская пуля калибра двадцать пять прошла навылет. — Я все помнил: переход в две мили до ближайшей медсанчасти, с винтовкой в левой руке; кругом свистит шрапнель. Медики кудахтали надо мной, словно куры, три часа штопали и латали; за такую работенку им на окружной ярмарке дали бы приз. Фрейзер все это время подливал мне, и себе, бухла и не давал моей сигаре погаснуть. Хирурги постарались на славу, сшив нервы и кровеносные сосуды, да только запястный сустав так и не восстановился. Остался шрам шириной в дюйм — вот почему я стал носить на правой руке ролексовский «Ойстер»...
И тут мне в голову пришла мысль, что порхала, трепеща крыльями на краю ума, требуя внимания с тех самых пор, как я очнулся под дождем. Я закатал рукав и осмотрел запястье: ни следа. Шрама как не бывало.
— В чем дело? — спросил, следя за моим лицом, Джесс.
Я спустил рукав обратно.
— Ни в чем. Чуть снова не выпал из реальности. Может, еще по стаканчику твоего сочка?
Джесс следил за мной, пока я наливал себе добрую порцию напитка. Стакан я осушил залпом, не смакуя.
— Этот процесс заморозки, — сказал я. — Он шрамы удаляет?
— Нет, а что?
— Омолаживает?
— Ничего подобного, Стив...
— Тогда твоя теория — фуфло.
— В каком смысле?
— Если бы меня и правда заморозили, я бы помнил, как лечу в кирпичную стену, помнил бы больничную койку и полку с препаратами, помнил, как какой-нибудь старый козел трясет бородой и говорит: «Заморозьте голубчика, пока я не придумаю, как с ним быть».
Джесс немного пожевал губу.
— Вполне возможно, травма связана с шоком...
— Аварии не было. Шрамов нет, помнишь? А если я был безнадежно болен, то кто меня вылечил?
Джесс занервничал.
— А вдруг тебя и не лечили?
— Расслабься, рак не заразен.
— Стив, такими вещами не шутят! Мы должны выяснить, кто ты и что такого знаешь, раз «ВЕЧИНКОРП» тебя боится!
— Я не угроза для них. Я просто человек, который запутался. Хочу распутаться и вернуться к своей жизни.
— Они тебя боятся! Иначе как объяснить, что ты объявлен в розыск класса Y? Это можно использовать против них!
— Если ты затеял революцию, на меня не рассчитывай.
— Не рассчитывать? В погоне за призом, выше которого мир еще не знал?
— На что ты намекаешь, Джесс?
Он сощурился и сверкнул глазами, точно Мидас, помышляющий о Форт-Ноксе.
— Бессмертие.
— Ну-ну... и ковер-самолет в придачу.
— Это не сказки, Стив! Они знают секрет! Бессмертие реально, как ты не понимаешь? Нам не обязательно умирать! Мы можем жить вечно! Но разве с нами поделятся? Нет, нам остается каторжный труд, мы дохнем, как личинки в муравейнике!
— Это ты-то трудишься, как на каторге, Джесс? Не смеши меня, а то бок еще болит.
— Процедуры омоложения! — с презрением произнес Джесс, словно у этих слов был мерзкий привкус. — Чтобы их чертовы механизмы продолжали работать, достаточно подкупать специалистов: конечность там, орган тут, регенерация тканей... и, наконец, вершина беззакония — пересадка мозга. Ну и черный рынок тел, из-за которого ходить без оружия ночью по улицам небезопасно. И все — ради поддержания ценности их товара!
— Времена не больно-то изменились, — заметил я. — В мои дни был заговор сионистов и таблетки для превращения воды в бензин.
— По-твоему, я брежу? Ну подумай сам! Медики давно уже научились синтезировать протоплазму, создали жизнь в пробирке, излечили рак, а в процессе исследований неизбежно открыли секрет старения. Это такая же болезнь, как и все прочие — и вот ее излечили. Природе, знаешь ли, все равно. Ей главное, чтобы человек потомство давал. Пятнадцать лет — и ты половозрелый, еще пятнадцать — на активную жизнь и на то, чтобы увидеть, как зреет следующее поколение, а после — упадок и смерть. Казалось бы, жить только начинаешь, а уже помирать пора! Ничего удивительного, что человечество жило в анархии и беспорядках, и каждое новое поколение повторяло ошибки прошлого. Миром правят дети, тогда как закаленные жизнью зрелые умы чахнут и умирают. «ВЕЧИНКОРП» сломал этот порядок!