У входа вновь возникла сумятица. По каменным плитам, подобно горячему ножу, рассекающему масло, двигались в полном боевом облачении воины. Впереди - молодой баронет с вышитым на груди родовым гербом. Подойдя ближе, он припал на колено, а за ним и его сопровождающие, подняв неимоверный лязг.
‒ Благослови, Отче, на бой со слугой Нечистого! - наследник замка склонил голову, и рыжие пряди веером разлетелись по плечам.
Молодой еще, чего же тебе умереть-то неймется?
Степаныч опешил, но возложил ладони на волосы и молитвенно возвестил:
‒ Благословляю тебя и воинство на подвиг. Прими же в час страшный десницу святого Оретта, - с этими словами он подошел к алтарю и, приподняв мраморную крышку, извлёк продолговатый металлический предмет.
‒ Восстань же!.. Вот тут рефлектор, на минималку поставим, как только индикатор загорится... ‒ лицо у баронета с каждым словом всё более вытягивалось, и Юлий Степанович поспешил исправиться:
‒ Как увидишь, что зажглись каменья, направь во-от так на ворога и рычажок двигай... Ну, с Богом!
Мой куратор хитро поглядывал в спину удаляющемуся рыцарству.
‒ Вы же ему боевую винтовку отдали... А как же Средневековье? Никакой магии?
‒ Зверя живьём будем брать... а магия...Ты же не путай: то магия, а то - чудо Господне!.. - поучающе возвестил он и усмехнулся в бороду.
2
‒ Вот что, Круглова, дам тебе ослика, а ты мухой ‒ к месту боевых действий, а то еще уничтожат наши ланселоты вымирающий вид. Не делай большие глаза. Некого мне послать, сама видишь ‒ со связью проблемы. Может магнитная буря опять, солнечный ветер там. Я мальчишек из мастерских подряжу посыльными, чтоб остальных из группы собрать. ‒ Степанович лихорадочно искал что-то на высоких полках, перекладывал пергаменты и манускрипты, попутно собирая залежи пыли широкими рукавами мантии. Я, после устроенного мне разноса, стояла тише воды.
‒ Да ты пойми, я бы и сам с тобой пошел, да мне паству устаканивать надо, а то они, того и гляди, в порыве религиозного единения сами город подожгут. Конец света, знаешь ли, не каждый день случается... Ага, вот она! Охранная грамота! Вот твоё оружие ‒ будешь в нос особо буйным тыкать, против церкви не попрёшь!
Я повертела в руках свернутый пергамент с сургучной печатью. Так себе оружие. Большая часть населения и читать-то не умеет, что уж говорить про дракона ‒ высокий церковный слог у него и между зубов не застрянет.
‒ А может, мне хоть коня дадите... ‒ начала клянчить я.
‒ Конечно, и полное боевое облачение, и двуручник... Анна Жанновна, у нас англичане не наступают. В разведку надо сходить, одним глазком глянуть. Вмешательство ‒ по обстоятельствам. Бинокль вот, спрячь. Армейский, именной. Посеешь ‒ наложу анафему.
Юлий Степанович отряхнул полы епископских одежд и решительным шагом направился в боковой коридор, тускло освещённый лампадами, а я послушно последовала за ним. Как всё-таки человек приспосабливаться умеет: осанка, манера держаться, голос. Обернулся бы сейчас, рявкнул «Покайся блудница» ‒ не задумываясь, бухнулась бы на колени и ладошки молитвенно сложила, и «Отче наш» озвучила бы, все четыре строчки, которые помню...
‒ Ну, с Богом! ‒ торжественно изрёк пастырь и подтолкнул меня к выходу из храмовых помещений прямо на маленький хоздвор с конюшней, сараями для свиней и кур. ‒ Если понадобится, можешь записку передать с Жаном, ты его знаешь. Он будет ждать на рыночной площади.
Дубовая дверь захлопнулась, лязгнув железным кольцом, и я, тяжело вздохнув, направилась к привязи с длинноухим беднягой, что, как и я, видимо, глубоко чувствовал всю тщетность сопротивления жизненным обстоятельствам. Бритый наголо служка, что отирал ему бока соломой, помог мне забраться на впалую спину.
‒ Попонка мягкая, не растрясёт... ‒ доверительно подмигнул мне он, погладив животное по морде. Чего уж тут растрясать, во рту с утра маковой росинки не было, на одном святом духе держусь, ну или на пресвятом гневе начальства. ‒ Сума вам в дорогу: снедь, да платье сменное.
Другое дело. В сытом теле ‒ здоровее дух, ну или как там говорят. Я подхватила суму и перебросила её через плечо. Каблуки туфлей уперлись в бока моего Буцефала, завернула вожжи...но картинно выехать за ворота не вышло. Ослик сперва сдал назад, потом закрутил головой и, наконец, засеменил вперед. Ох, и хлебну я еще с тобой, друг ушастый.
Улицы города опустели. На земле с избытком валялось брошенной соломы, растоптанных и подмятых корзин, битых горшков. Где-то в конце переулка мелькнули силуэты горожан, что короткими перебежками между домами передвигались ближе к собору. И никакой паники. Ну, Степаныч, ну, молодец!