К моему ужасу и облегчению посадочный люк открылся, и наружу стали выпрыгивать люди в серых комбинезонах ‒ вахта экспедиции, что дежурила на орбитальной станции. Вот Андрей Шимура, Катька Головина, а это кто, скособочившись, придерживает руку ‒ Броня, в смысле, Илья Брониславович Синицкий, лицо с зеленцой ‒ дело серьёзное, и еще, и ещё... Они выскакивали и выскакивали под недобрые взгляды ощетинившихся сталью воинов. Этим хоть грамотой перед носом теперь мотай, хоть мешком с золотом. Да у наших даже оружия с собой нет! Дело двигалось к поножовщине с элементами мелкой нашинковки.
«Что ж ты, Анна Павловна, вечно хочешь быть младшим научным сотрудником! ‒ пронеслось у меня в голове. ‒ А ну, оторвала задницу от земли ‒ и вперед! Время геройствовать, блин!»
Еще не зная толком, что делать, я вскинулась и побежала... Я спотыкалась, я пыталась кричать на ходу, но заплутавший кусок бутерброда сдавил мне связки так, что вместо «стойте» выходило хриплое карканье. Расстояние до пожарища было невелико, но шаги казались мне настолько сонно-медленными, что в это время вполне могла уместиться увертюра из старого монофильма «Свой среди чужих», который я посмотрела по ошибке, приняв за продолжение космического ужастика.
Но «счастье» моё не было бы полным, если бы не подол платья, что подвернулся мне по носок. Ткань выдержала, но я потеряла равновесие и полетела прямиком в промоину, доверху наполненную жидкой грязью. Ко мне пришло осознание, что в этой ситуации может помочь только одно ‒ чудо! Тут меня как по лбу тяжёлым чем приложили, и в этом моё психическое состояние полностью совпало с физическим. Ну конечно! Вот, что надо!
Я отплевалась от грязи, приподнявшись на локтях, и решительной трусцой, слегка прихрамывая, поспешила к эпицентру событий.
‒ Чудо-о, чудо госпо-одне! ‒ голос по-старушечьи скрипел. Он так и не восстановился, но это только на руку. Ко мне начали поворачиваться копейщики ‒ на лицах их читалось недоумение в купе с отвращением, ещё бы, такой камуфляж из грязи и налипшей ботвы. Как бы уже меня не нашпиговали стрелами, приняв за ведьму!
Однако я благополучно доковыляла до гарцующих на конях рыцарей и мёртвой хваткой вцепилась в стальной наголенник баронета.
‒ Чудо Господне, мой господин!.. ‒ прошамкала я.
‒ Что ты несёшь, юродивая? ‒ он попытался пнуть меня, но я отскочила сама и, вскинув руки к небу, возопила:
‒ Благословенный наш светлый баронет Штенгоф одолел змия, что послал к нам сам Падший!
‒ Я не Штенгоф, а Штайнгрофт, полоумная!.. ‒ возмутился баронет. Ну и хорошо, что ошиблась, зато моё дурацкое положение с солдат как рукой напряжение сняло, кто-то даже ухмыльнулся.
‒ Из чрева же змия сего, подобно святому Ионе, китом поглощенному, вышли праведники, на радость Всевышнему и святой нашей Церкви!..
Я продолжала нести ахинею про известных мне святых, переплетая аналогиями со сложившимся положением дел. Воины притихшие подходили со всех сторон и, затаив дыхание, слушали мои «проповеди», забыв о кучкующихся выходцах из драконьего чрева.
‒ Что ж на них за одежды такие? ‒ обратился ко мне, откинув забрало, один из рыцарей.
‒ Так ведь померли они, во чреве огненном... ‒ ляпнула я, не мигая. ‒ И воскресли! А чтоб срамной наготой не смущать, даровал им Всевышний сии одёжи убогие... Возрадуемся же избавлению! ‒ крикнула я и протянула ладони к ошалевшим моим коллегам.
Видимо, речь моя очень вдохновила окружающих: кто-то истово крестился, кто-то плакал, цепляясь за последние крохи рассудка, а кто и на колени прямо в грязь рухнул, будто перед ним само воинство небесное предстало...
Похоже, такой запал и такие доводы всех устроили, даже дворяне обменявшиеся парой фраз согласно закивали головами, а баронет Штайнгрофт громко провозгласил:
‒ Я, Урлих Штайнгрофт Вейнерский, беру под личную протекцию сиих праведников! Клянусь сопровождать их в славный Храм Господень, до самого их воссоединения с лоном Церкви!
На том и порешили...