– Спасибо, бабушка.
– А не за что, милые. – Старушка мелко закивала, проводив глазами троицу, и вслед перекрестила их.
Дед Матвей, которому пошел уже семьдесят восьмой год, оказался небольшого роста, лысым, круглым, как шарик, и живым, как ртуть. Глаза его лучились приветливостью и улыбкой, и сразу было видно, что он добрый, веселый и безобидный. Таким он и остался в памяти Василия.
Кузьма Федорович был отменным хозяином и сам вел свое достаточно обширное хозяйство: четырехкомнатный просторный дом, где было чисто, уютно и пахло травами, двор с пристройками для коровы и кур, сад и огород. Ни одного неухоженного уголка в этом хозяйстве, хотя жил Кузьма Федорович один, рано похоронив жену и дочь.
Едва он узнал, что гостей прислал внук Матвей, как засуетился и принялся обхаживать Кристину и Стаса, сразу приняв их в свою семью. Письмо Матвея он читать не стал, махнул рукой.
– Потом почитаю. Проходите, гости любезные, располагайтесь, будьте как дома.
Несмотря на большую разницу в годах и комплекции, дед и внук – Кузьма Федорович и Матвей – имели явное сходство, и лишь цвет глаз у них был разный: у Матвея в зависимости от душевного состояния – синий или голубой, у его деда – теплый карий. Видимо, глаза Матвею достались в наследство от отца, летчика-испытателя Фомы Кузьмича Соболева, похоронившего жену десять лет назад. И если главной чертой характера Матвея были сдержанность и спокойствие, то у Кузьмы Федоровича – доброта. Василий понял, что Кристине и Стасу с дедом Соболева будет легко и просто.
До вечера было еще далеко, и Василий надеялся уехать обратно в тот же день, после обеда, но остался на ночь, поддавшись обаянию сельской тишины и старика Соболева.
Вечером, после ужина, все сидели на веранде и пили чай, чувствуя себя как дома. Хандра у Кристины прошла, она уже нашла себе кое-какую работу по хозяйству, а в часы отдыха в ее распоряжении была библиотека Кузьмы Федоровича в пяти книжных шкафах. Стас тоже смирился со своим положением, к тому же успел познакомиться с соседским мальчишкой-однолеткой и предаваться грусти не собирался.
Кузьма Федорович говорил больше всех, соскучившись по человеческому общению. Сообщив местные новости, он поругал правительство, депутатов, милицию, потом расписал свою родословную и показал громадный пухлый фотоальбом, листая который, подробно и обстоятельно рассказывал о каждом родственнике, изображенном на снимках. Попадались там и фотографии юного Матвея, которые Кристина рассматривала с особым удовольствием.
Рядом с карточкой отца Матвея привлекала внимание фотография красивой улыбающейся женщины с ямочками на щеках, и Кузьма Федорович, любовно погладив снимок, сказал:
– А это моя Галя… Моя жена, бабушка Матвея в молодые годы. Как раз перед войной свадьбу сыграли, двадцать первого июня, а двадцать второго грянуло!.. – Кузьма Федорович глядел в альбом, а перед глазами стояла веселая жизнерадостная выпускница Борисоглебской летной школы. – Не знали мы тогда, что мне доведется дважды спасать ее – в «котле» под Вязьмой в сорок первом и в бою под Киевом в сорок третьем…
Василий вознамерился было перевести разговор в другое русло, но Кристина взглядом остановила его, и пришлось выслушать еще и историю спасения Гали бравым командиром кавалерийского эскадрона Кузьмой Соболевым.
– Только, помню, перешли Бородинское поле – попали на переформирование. Казалось, можно и вздохнуть свободно, ан нет, подскакивает ко мне мой верный друг и заместитель Коля Калашников: «Большая беда, командир!» – «В чем дело?!» – спрашиваю. «Твою жену бросили в волоколамском госпитале, сбили ее фашисты, а вывозить вроде никто не будет. Я разнюхал: немцы собирались входить туда завтра. Лазарет – в церкви, на горе, твоя Галка там, контуженая…» Ну и помчался я назад в этот самый «котел», семьдесят верст с гаком на коне, за три часа доскакал, чуть коня не загнал…
Кузьма Федорович полез в буфет, достал початую бутылку водки, налил стопку и выпил.
– Тебе не предлагаю, вижу, не потребляешь. – Сел за стол, нахмурив поредевшие соломенные брови. – А дальше нашел церквушку и прямо туда. Ору: «Где там у вас раненая летчица Соболева?!» Медперсонал – видят, человек не в себе, живо проводили к ней. И вижу – лежит она, моя Галочка, Галина Ивановна, на кровати. Худая, бледная, круги под глазами… – Голос Кузьмы Федоровича пресекся, но он справился с собой. – Упал я на колени перед ней, а тут сзади: «Руки вверх! Бросай оружие!» – чекисты, значит: сказал им кто-то, что, мол, лазутчик заявился… Проверили документы, и старший интересуется: «Зачем пожаловал в такую даль?» – «За женой, – говорю. – Забрать велено, родственница она… маршала Жукова, Георгия Константиновича…» Не поверил, а мне терять нечего. «Стоять! – кричу. – За углом в перелеске меня эскадрон ждет, не появлюсь через час – выскочат мои орлы, в капусту изрубят!» А тот поверил, натурально все было сыграно, хотя один я, конечно, приехал… Ну, забрал ее, родимую, на коня – и ходу! Так и вывез, не то под немца попала бы, а немцы, известное дело, раненую, да еще летчицу, не помиловали бы…