Олаф глотнул воды и посмотрел на меня. Он как будто ждал, что я что-то скажу. Что я пропустила, пока пялилась в окно?
— Я извиняюсь, правда. Не в моем стиле вот так витать в облаках.
— Пей свой Powerade. — Напомнил Никки.
— Я плотно пообедала.
— Ты недостаточно сегодня ела, Анита.
— Да хватит уже надо мной трястись.
— Ты правда хочешь, чтобы Никки перестал трястись над твоим здоровьем и благополучием? — Спросил Итан.
До меня дошло, что именно я ляпнула.
— Прости, Никки. Я не в том смысле, что хочу, чтобы ты перестал обо мне заботиться. Если забота означает, что ты будешь надо мной трястись, то так тому и быть.
— Спасибо, Итан. — Поблагодарил его Никки.
— Ты на самом деле перестал бы трястись над Анитой, если бы Итан не вмешался? — Спросил Олаф.
— Это был прямой приказ, так что — да.
Олаф дернулся так, что про кого угодно другого я бы сказала, что он вздрогнул. Никогда не видела большого парня таким обеспокоенным.
— Я не могу поверить, что ты счастлив быть Невестой Аниты.
— Спроси ты меня об этом раньше, я бы сказал, что ни хрена я не буду счастлив, но сейчас мне так спокойно. Как я и говорил, я счастливее, чем когда-либо.
Олаф покачал головой.
— Не думаю, что буду счастлив быть чьим-то рабом.
— Он мне не раб. — Возразила я.
Олаф сосредоточил на мне свой тяжелый пещерный взгляд.
— Он вынужден подчиняться каждому твоему слову. У него нет личной воли. Твое счастье значит для него больше, чем свое собственное. Если это не рабство, то я не могу подобрать другого слова.
— Иногда, если любишь кого-то, их счастье становится для тебя важнее своего собственного. — Подал голос Эдуард.
— Тогда любовь — это просто еще один вид рабства.
— Это не так. — Возразила я.
— Это правда не так. — Согласился со мной Эдуард.
— Любовь чудесна. — Заметил Итан.
— Она может быть лучше, чем практически все, что угодно. — Послышался голос Миллигана со стороны стены.
— Лучше, чем находиться на поле боя вместе со своими боевыми товарищами? — Спросил Олаф.
Миллиган улыбнулся.
— Я сказал «практически».
— Была б здесь твоя жена, ты бы по-другому запел. — Подколол его Кастер.
Миллиган покачал головой.
— Нет, не запел бы. Она все понимает. Как раз поэтому мы и женаты уже десять лет.
— Мои поздравления. — Сказал Эдуард.
— Ага, Милли у нас в группе единственный старый женатик. — Подтвердил Кастер.
— Десять лет — это приличный срок для того, кто работал в спецслужбах. — Заметил Эдуард.
Миллиган улыбнулся и кивнул, принимая комплимент.
— Олаф, если для тебя любовь — это рабство, то почему мы вообще затеяли этот большой разговор? — Поинтересовалась я и глотнула свой Powerade. Хотелось бы мне чего повкуснее, но я все равно бы остановилась на каком-нибудь легком напитке.
— Я предлагаю секс, а не любовь. Мы затеяли этот «большой разговор», как ты выразилась, потому что ты боишься заняться со мной сексом.
— И ты меня в этом обвиняешь?
— Нет, но я предлагаю тебе просто секс, а не тот, которым я занимаюсь обычно.
— Что еще за «просто секс»? — Переспросила я.
— Обычный ванильный секс.
— Нам надо прояснить термины. — Сказала я. — То, что для одного — обычная ванилька, для другого будет ухабистой горной дорогой с карамельной посыпкой.
Олаф нахмурился и пригубил свою бутилированную воду.
— Я не знаю, как на это отвечать.
— Некоторые мужчины называют ванилькой секс в миссионерской позе без прелюдии, которым занимаются во имя Господа и зачатия младенцев. — Пояснила Эйнжел.
Олаф поморщился, как будто вода вдруг стала мерзкой на вкус, но, очевидно, это была реакция на слова Эйнжел.
— Нет, нет, это не то, что я имел в виду.