— Это камень в мой огород? — Поинтересовался он, сунув большие пальцы за ремень, который натягивался под его животом. Этот жест заставил меня в очередной раз задуматься о том, чтобы сказать ему, что такой быстрый набор веса не коррелирует с его пантомимой. Он заедал стресс из-за болезни дочери и потому так быстро располнел?
— Нет, но вы уже давно на службе, и наверняка повидали идиотов и неудачников всех возрастов. «Старше» не всегда значит «мудрее». Черт, да некоторые сотни лет живут, и они по-прежнему идиоты.
— Вампиры не в счет, Блейк. Они не люди.
— А это камень в мой огород, потому что я собираюсь выйти за вампира?
Дюк выглядел удивленным, но потом его злость и высокомерие вернулись.
— Откуда мне знать, за кого вы выходите? Возможно, вы удивитесь, но не все следят за вашей личной жизнью в соцсетях.
— Ладно, но теперь вы в курсе, что я собираюсь выйти замуж за вампира. Это меняет вашу точку зрения?
— Почему это должно ее менять? Это просто факт. — Удивился он и уставился на меня так, будто пытался понять, не задел ли он мои чувства.
Я рассмеялась, отчего он подпрыгнул, как будто я ткнула его палкой.
— Не вижу здесь ничего смешного. — Сказал он, и по голосу было слышно, что градус его гнева подрос до плашки ненависти. Ему не нравилось, когда над ним смеются. Что ж, его право.
— Вы только что сказали, что вампиры — не люди. Это почти то же самое, что и бездушные монстры, как любит называть моего жениха моя бабушка. Она мне сказала, что я буду проклята, если выйду за него. А мой отец не слишком-то уверен, что горит желанием вести меня к алтарю. Он — убежденный католик, а католическая церковь ставит вампиров в один ряд с суицидниками, которые никогда не попадут в рай. Для нее вампиры подобны демонам.
Ненависть в глазах Ледука смягчилась. Может, я удивила его, или он просто мне сочувствовал.
— Я бы все отдал за то, что проводить мою Лайлу к алтарю, где ее ждет тот, кого она любит. Иметь с ним терки было бы хреново, но, клянусь богом, я вел бы ее под руку и гордился бы ею.
Что-то блеснуло в его глазах в полумраке. Он мотнул головой чересчур быстро и добавил:
— Пойду проверю, что все заняты своими прямыми обязанностями. Эти два дела крупнейшие за… черт, да за всю историю Ханумана, пожалуй. — Он отвернулся, чтобы мы не видели его лица, и вышел за дверь.
16
— Не будь шериф такой занозой в заднице, я бы его пожалела. — Заметила я.
— Я все равно его жалею. — Ответил Ньюман.
— Я тоже. Меня всегда бесит, когда люди усложняют мне жизнь, а потом выясняется, что их собственная наполнена кучей переживаний, и она настоящая. После этого уже как-то сложнее надирать им задницы.
Ньюман усмехнулся.
— Ты в своем репертуаре, Блейк.
— Да, сарказма мне не занимать. — Я осветила комнату фонариком. Луч света был яркий, но в дальнем конце кабинета его проглатывал мрак.
— Какого размера эта чертова комната и почему тут так мало света?
— Большую часть света дают ростовые окна, они сейчас зашторены. Тут есть еще светильники — просто пройдись по комнате и заметишь их.
— Давай пройдемся вместе.
— Не знал, что ты боишься темноты, Блейк.
Я начала было отвечать, что не боюсь, но передумала.
— Обычной темноты — нет.
— А какая еще бывает? — Спросил он.
— Поверь мне, Ньюман, ты не хочешь этого знать.
Воспоминание о тьме, у которой был голос и собственный разум, попыталось заполнить мои мысли, но я прогнала их, включив лампу, которую обнаружила на стене, увешанной оружием. Теплый золотистый свет прогнал мрак из комнаты и воспоминания о Матери Всей Тьмы. Она была мертва — ну, по крайней мере, настолько мертва, насколько могла быть. Трудно убить того, у кого нет физического тела.
Я осмотрела стену с оружием. Здесь было старинное огнестрельное оружие, мечи всех форм и размеров. У одних лезвия были гладкими, у других — ломаными, как изгиб молнии, у третьих — плавными, как океанская волна. У одного меча лезвие напоминало металлический хлыст — я понятия не имела, как таким пользоваться. Первые огнестрельные пушки, которые бросились мне в глаза, я приняла за короткоствольные ружья, но потом поняла, что это могли быть обычные мушкеты. Я не так хорошо разбираюсь в стволах, как Эдуард. Он наверняка знал каждую пушку из тех, что здесь висели, в том числе и в историческом разрезе. Моих знаний хватало только для того, чтобы понять, что в расположении стволов не было никакой системы — они просто развешаны так, чтобы умещаться на стене. Смотрелось это все как фрагмент музейной выставки, которую готовил человек, злоупотребляющий наркотиками. Или это дизайн такой?