Если весной хочу бежать марафон, пора начать нормальные тренировки.
Делаем большой круг вокруг пруда, и ко второму заходу начинаем
ускоряться.
Постепенно голова отключается, а легкие начинают гореть и качать воздух.
Здесь отлично чистят дорожки, но если считать ворон, можно лихо
поломаться. В целом же, после реконструкции тут только пара неровных
мест.
В ушах немного фонит от собственного дыхания, но даже через этот шум я
слышу отдаленный свист и собачий лай, а следом за ним пронзительный
женский крик…
Переглядываемся.
Меняем направление не сговариваясь. Выскочив на соседнюю дорожку, осматриваемся.
Пусто.
Стараюсь успокоить дыхание, впиваясь глазами в кусты, аллеи и тени.
Прислушиваюсь.
Чернышов дышит рядом, делая тоже самое.
Отдаленные голоса, звуки шагов и слабое освещение мешают
сориентироваться.
Снова лай и визг, только на этот раз такой, что у меня дергается глаз.
— Туда… — срывается с места Руслан, и я за ним.
Перепрыгнув через низкое ограждение, вылетаем на внутренний круг, прямо к озеру, откуда стартовали.
Там под фонарем визжит загнанная на скамейку девушка, а вокруг нее
носится с лаем черный доберман.
Хозяина нигде не вижу.
— Стой, не торопись… — хватает меня за рукав Чернышов. — Саня, твою
мать…
Скинув его руку, подбираюсь ближе к скамейке и тихо насвистываю.
— Романов… — слышу за своей спиной. — Не спеши…
Я слышу, как рыдает девушка. Ее страх задорит собаку, а крик пугает.
Псина отзывается на мой свист. Рыча, припадает к земле и агрессивно
следит за мной из тени.
Дышу через нос.
Раз. Два. Три...
Примерный урон от ее нападения вскользь определяю, как клинический.
Сняв с головы шапку, медленно приседаю и загребаю в нее свежего снега.
Успеваю отвести руку и забросить шапку в кусты до того, как черная
взбесившаяся сука отправит меня на больничную койку.
Пячусь в сторону, уступая дорогу сорокакилограммовому пинчеру. С лаем
бросается к кустам, безмозгло вклиниваясь в самую гущу. Из кустов летит
скулеж, а за моей спиной кто-то, как в последний раз, дует в свисток.
Не спешу двигаться с места, как и Рус, которого вижу, обернувшись.
Поднеся к уху телефон, он не отрывает глаз от кустов, стоя в пяти метрах
правее.
Из-за его спины появляется свет телефонного фонарика, а следом за ним
запыхавшийся мужик с поводком.
Быстро перевожу глаза на скамейку, прямо на звук тихих, очень настоящих
рыданий.
Первое, что бросается в глаза — обтянутые серыми ботфортами до самого
бедра ноги. Тонкие каблуки делают эти ноги очень стройными, несмотря на
худобу. Неопределенного цвета короткая юбка формы колокола, короткая
дутая куртка. Малиновая. Сиреневая шапка, толстой, очень толстой вязки, желтые варежки. К груди прижата безразмерная сумка, похожая на зеленый
вязаный мешок…
Такого бреда в одежде я не видел никогда.
Дрожащая желтая варежка утирает нос где-то под воротом куртки, и я
понимаю, что там у нас шок, потому что все хрупкое тело вдруг начинает
колотить, а сама пострадавшая усаживается на корточки и обнимает
колени руками. А потом начинает плакать так, что с деревьев сыплется
снег.
Хозяин добермана уже с головой в кустах, а Чернышов где-то откопал
нормальную такую дубину, поэтому я перепрыгиваю замерзшую лужу и
подбегаю к скамейке.
— Эй, леди, — останавливаюсь над скорченой фигуркой, пытаясь понять, с
какого края к ней, мать вашу, подступиться.
Плачет. Громко и навзрыд.
Главное не напугать.
Желтые варежки накрыли голову, будто мы ожидаем бомбоудара. На спине
лежит специально взлохмоченная рыжая коса. Цветочный запах, совсем не
зимний, дразнит нос.
— Блин, — бормочу и чешу затылок, а потом осторожно подхватываю под
руку, чтобы не свалилась со своих шпилек и со скамейки заодно.
Пискнув, вскидывает голову.
Моргнув, смотрю в заплаканные голубые глаза.
На бледной коже красные пятна. Нос того же оттенка. Приоткрытые
искусанные губы — идеальный бантик. И верхняя и нижняя — одинаковой
пухлости. Юное лицо — идеальное сердечко. Очень молоденькая и
хорошенькая. Короче говоря все то, от чего меня интуитивно тянет бежать
без оглядки.
Млин.
Я бы засмеялся, но опять же, смешного тут нифига нет.
— Ты как? — спрашиваю, продолжая придерживать за руку.
Ее глаза шарят по моему лицу, моргают ресницами. Смотрят на мои
волосы, которые я резинкой собрал на макушке, чтобы не мешали.