Тишина. А затем привычное шарканье старческих ног. Ну наконец-то! Еще каких-то пару веков, и старуха-обережница будет здесь!
– Вашмилость, – проворчала хожалка, не успевшая снять чепец для сна, – чего это вы в такую рань? Неужели обделались?
Йоханна вошла в комнату, и ее грузная фигура заполнила собой весь дверной проем. Повезло, что ей достался облик медведицы: весьма удобно, когда приходится ворочать туда-сюда его больное, неподатливое тело.
– Помоги мне!
Медведица раскутала его и принялась разминать конечности, сгибая и разгибая, выворачивая и оттягивая. Людвиг наизусть знал все упражнения. Затем она молча растерла его вонючей мазью, обмотала бинтами, вновь завернула в особую ткань, а затем – в одеяло. Несмотря на почтенный возраст, Йоханна оставалась ловкой, способной управляться с его немощным телом.
– Мне снились черви, – заявил Людвиг. – Быть беде.
– Вот еще! Напридумываете всякой ерунды, потом сами страдаете, – отмахнулась медведица.
Она никогда всерьез не воспринимала его сны.
Он не стал спорить. Скоро она сама все увидит.
Еда за завтраком казалась безвкусной, даже вид любимых пирожных не вызывал в нем аппетита. Людвиг не замечал, как ест: стоило ему сесть у окна – и он сразу растворился в осточертевшем за столько лет пейзаже.
Сосна, стена, близнецы-башни и зубчатая даль леса. Лорианна рассказывала, что у замка растут дикие розы – вдоль всех стен, а летом они сладко пахнут. Сколько Людвиг ни просил ее показать хотя бы один цветок, сестра так и не принесла ни одного лепестка. Ей давно было уже не до братца-калеки.
Тем временем в Аэнорском замке начинался новый день.
Глядя в окно, Вигги заметил, что королевской сосне, растущей во дворе вот уже добрую сотню лет, ветром пообломало ветки. Теперь они валялись на мостовой, раздавленные лошадиными копытами, смешанные с конским навозом. Какой-то слуга удрученно их собирал. Гранитные стены и донжоны поблескивали в скудном свете солнца. Внутри комнаты потрескивал камин, и отсветы пламени плясали на полу. Ничего не менялось.
– Что-то вы плохо выглядите, вашмилость, – заключила хожалка, снова заворачивая его в одеяло. – Совсем ничего не ели! Так вон и похудеете, будете тощий, как палка, и что я скажу вашей сестре? Она ведь решит, что я совсем дура старая, вас запустила!
– О, Йоханна, не стоит беспокоиться, я ни за что не похудею, чтобы облегчить тебе жизнь. Завтра съем двойную порцию пирожных, так и скажи повару.
Медведица лишь усмехнулась. Села в кресло и принялась раскладывать карты – был у нее такой грешок.
– Погадай на меня, – попросил Людвиг, хотя и не верил во всю эту чушь. Попросил скорее из вежливости, чтобы сделать Йоханне приятно. – Погадай на любовь.
– Тоже мне, придумаете! Любовь! – фыркнула хожалка, но все же принялась раскладывать карты. – Все, что вам светит, – это любовь клопов к вашей кровушке!
Людвиг усмехнулся и прикрыл глаза. Силы покидали его. Опять кружилась голова. Когда он закрывал глаза, казалось, что его качает невидимая карусель.
– Эко оно как! – пробормотала Йоханна, собирая колоду. – Что за ерунда?
– Что там?
– Карты врут, давайте-ка еще раз.
– Что там, Йоханна? – настойчивее спросил он, зная, как серьезно она к этому относится.
Медведица разложила пасьянс во второй раз и снова охнула – еще громче. Затем показала ему карту шута в колпаке с бубенцами и с идиотским выражением лица.
– Это вы, вашмилость. Выпадает либо скоморох, либо отшельник. Почти одно и то же в вашем случае.
– А кто моя возлюбленная? – поинтересовался Людвиг и ехидно добавил: – Зазнобушка моя, свет очей моих, любовь всей моей жизни! Кто же она, та счастливица?
Йоханна молча показала карту. Чудовище с горящими желтыми глазами, в пасти которого истекал кровью измученный рыцарь.
Людвиг открыл было рот, чтобы пошутить о неписаной красоте невесты, как вдруг на него накатило: будто слизнуло волнами огненной реки и куда-то понесло. Губы пересохли и потрескались, по лицу градинами потек горячий соленый пот. Людвиг больше не мог дышать, лишь бесполезно открывал рот, как рыба, выброшенная на раскаленный песок. Воздуха не хватало, он вот-вот задохнется!..
– Вашмилость! – раздалось над ухом, и тут его тело само собой выгнулось, будто дуга. По глазам словно ударили ножом, все залило красной пеленой, и на мгновение Людвиг впал в беспамятство.
Когда он пришел в себя, то уже был укутан в три одеяла, а над ним возвышался лекарь: сухой человек с желтыми из-за печеночной болезни белками глаз. Его костлявая рука трогала Людвигу то лоб, то шею, сам он бормотал что-то невнятное. Рядом стояла хожалка и лишь качала в ответ головой.