– Добрый вечер. Я…
– Кто? – спросил хриплый старушечий голос. – Кто ходит ночами?
– Я пришел…
– Только воры ночами ходят, – заключила старуха. – Нечего тут бродить!
– Послушайте, я маг и приехал за графом фон Байлем, он ведь здесь…
– Иди отсюда! – угрожающе прошипела старуха. – Не то я тебя живой веткой пугать буду.
Эрик слышал, что в общинах, отрезанных от мира лесной глушью или непроходимыми горами, люди до сих пор верят во всякую чушь, вроде духов или призраков. Однако никак не предполагал, что его будут пугать «живой веткой». Он слишком устал, замерз и был голоден, чтобы выслушивать этот бред.
– Откройте ворота, – потребовал Эрик, – или я сожгу их дотла.
– Уходи, колдун, – зло каркнула старуха. Она что, его не боится? А ведь он и вправду может все тут спалить. – Колдуны, они звери, в Горсте зверей не любят. Горст – дом охотников, не дичи.
«Это кто еще тут дичь!» – возмутился про себя обережник, однако поджигать ворота не стал. Не может же эта сумасшедшая быть единственной жительницей? Должны быть еще люди, кто-то ведь отправил письмо! Поняв, что от старухи ничего не добьешься, он вновь позвонил в колокол.
На второй звон та никак не ответила и захрустела по снегу прочь от ворот. Где-то тоскливо заухал филин, раздались человеческие голоса. Эрик продолжал дергать за шнур, пока, наконец, не получил вразумительный ответ:
– Хватит, хватит! Волков разбудишь, а они нынче злые от голода.
Ворота скрипуче открылись. По ту сторону стояла девушка в белоснежной шубе из песцового меха, в руках горел смоляной факел. Из-под шапки на плечи спускались две толстые косы. Вида она была крепкого, здорового, стояла на ногах твердо, держалась горделиво и даже немного грозно. Девушка ждала, когда Эрик Циглер представится первым.
– Я Щен, обережник графа Теодора фон Байля, – поспешно отозвался он. – Из Марого острога. Мы получили послание, что граф у вас.
– Значит, обережник, – кивнула хозяйка. – Для колдунов ворота Горста всегда открыты.
«Что-то не похоже», – фыркнул про себя он.
– Проходи, мой дом окажет тебе почтение.
Вместе они зашли в деревеньку. Тут же он увидел полумертвую старуху, кутающуюся в козлиную шкуру. Их взгляды встретились, и старуха пригрозила Эрику кулаком.
– Я – Ярмила, дочь старосты, – продолжила хозяйка, ведя Циглера в глубь поселения. – Ты не злись на нее. В такие ночи верить никому нельзя.
Во мраке дома казались огромными уснувшими черными медведями: сырой от снега гонт походил на блестящую шерсть. Время в Горсте словно остановилось, и Циглер чувствовал себя привидением: сколько месяцев, а то и лет в эту деревеньку не заглядывали чужаки? Эта обособленность, в которой они жили, граничила с безумием. Неудивительно, что у той старухи скисли мозги! Эрик буквально кожей ощущал прогнивший дух этого странного места.
– А куда ушли мужчины? – спросил он, не в силах выносить тишину, царившую между строениями.
– По мужским делам, – хмуро отозвалась Ярмила и ускорила шаг.
Что за мужские дела могут быть у жителей, Эрик уточнять не стал. Хотя и подумал о людоедстве.
Остановились они у высокого дома, единственной каменной постройки во всей общине. Оставив Нэнэ в конюшне и насыпав ей овса, Циглер поднялся по ступеням и оказался в просторной светлице. Дочь старосты прикрыла дверь на засов, сняла шубку и деревянные башмаки, затем выжидающе уставилась на Эрика. Чего она хочет?
– Твоя одежда, колдун. – Девушка нетерпеливо протянула руку. – В Горсте не принято носить плащи и обувь в доме.
– Ох, прошу простить меня.
Эрик спешно начал расстегивать тулуп. Отдав его Ярмиле, он стянул сапоги и поставил их в угол, чтобы не мешались. Там же он обнаружил еще одни: явно мужские, с пряжками на голени. Неужели…
– Граф здесь? Я должен увидеть его.
– Сперва гость должен поесть. Важный человек все равно спит и будет спать еще долго. Тебе лучше отдохнуть, колдун.
Он прислушался: тишина, едва слышно потрескивал огонь в камине. Не похоже, что кто-то желал ему зла.
– Хорошо, – согласился Эрик. В одном Ярмила точно оказалась права: он был так голоден, что съел бы корову. – Раз уж так велят приличия.
Ярмила скупо улыбнулась и поманила его за собой. Миновав светлицу, они оказались в просторном обеденном зале, в центре которого стоял тяжеленный стол с толстыми ногами из бревен в окружении двадцати стульев. За ним староста советовался с жителями, там же праздновал или скорбел. Вид этого огромного, но пустого стола почему-то навевал тоску. Позади него возвышался огромный, высотой с Эрика, каменный камин. На нем грелся чугунный котелок, прикрытый тяжелой крышкой. Пахло мясом, вареным луком и репой.