— Джиррхун сохранит ваши камни, — сказала она, и они передали талисманы мальчику, который, улыбаясь, на мгновенье задержался, а потом заспешил вниз.
— Волшебные камни, — пробормотала Элльхина, — обладающие огромной силой. Один предназначен для поиска, другой — для освобождения. Садитесь.
Они сели, и она по очереди посмотрела на них спокойными и темными, как полночь, глазами, остановившись наконец на Каландрилле.
— В тебе есть сила, — сказала она, — которой ты мог бы воспользоваться и без камня, если бы знал как. Но пока камень нужен тебе. Сомненье, я чувствую в тебе сомненье. Ты боишься предательства.
Кате она сказала:
— Ты проделала долгий путь. И страшишься, что то, что ты ищешь, попадет в руки другого.
Затем она повернулась к Брахту:
— Твоя единственная магия — честь. Твое доверие высоко ценится. — Она помолчала, вперив глаза в невидимую даль. Наконец, улыбнувшись, сказала: — Мои услуги стоят десять золотых варров, что у вас с собой.
Каландрилл вытащил монеты и положил на стол. Элльхина открыла лакированную шкатулку, стоявшую неподалеку от нее, спрятала деньги и вытащила шелковую завитую веревку с кисточкой, которую церемониально разложила на столе. Двумя руками она взялась за узелок и кивнула, приглашая каждого дотронуться до веревки.
— Задавайте вопросы, — сказала она, закрывая глаза.
Катя с вызовом взглянула на Каландрилла, затем на Брахта, который, решительно передернув плечами, дал понять, что вопросы будет задавать он.
— Я хочу знать, — начал он медленно, тщательно подбирая слова, — правда ли то, что говорит эта женщина? А она говорит, что родом из Вану и что не желает нам зла.
Солнечный свет окрашивал лицо гадалки в золото, высвечивая морщины на лбу и щеках. Она кивнула, и украшения зазвенели у нее в волосах.
— Ее зовут Катя, она родом из страны, лежащей за Боррхун-Маджем. Она из Вану и ищет то же, что и вы, а это… — Неожиданно на лбу у нее проступил пот, и она содрогнулась, плотно поджав губы. — Бураш, какая жестокая сила! То, что вы ищете, лучше не трогать, ибо оно может разрушить мир. Многие ищут это, и если найдут…
Голос ее задрожал, и она замолчала. Каландрилл спросил:
— Хочет ли она нам зла?
— Нет! — с трудом прохрипела Элльхина. — От нее зла не ждите, скорее, она поможет вам. Кто-то из моих коллег уже предсказывал тебе двух друзей. Это правда?
— Их имена? — спросил он, страшась ответа.
— Воин, сидящий около тебя, которого зовут Брахт, — простонала гадалка, — и женщина, в которой ты сомневаешься. Катя. Твои сомнения напрасны! Она честна перед тобой, и ваши пути сольются воедино. Доверяй ей!
На виске у нее билась вена, закрытое веко дергалось в тике. Каландрилл уставился на гадалку широко раскрытыми глазами, не в состоянии привести в порядок собственные мысли. Доверять ей? Доверять Кате значило поверить во все то, что она им рассказала, и не верить другому.
— Господин Варент ден Тарль, — торопливо спросил он, — искренен ли он?
— Я не знаю этого имени. — Слова словно встали Элльхине поперек горла, она с трудом выплевывала их, словно горькие семечки. — Но за тобой стоит тень, которая окутывает тебя ложью… Этот человек лгал тебе… Не она…
— Принц лжи, который… Нет! Не могу! — взвизгнула она вдруг.
Голова ее откинулась назад, она выпустила веревку и обхватила себя за шею, словно слова жгли ей горло; она начала раскачиваться вперед и назад, словно пытаясь освободиться от душевной боли. Тут же в дверях появились Джиррхун и его сестра; мальчик с сердитым лицом промчался мимо них и обнял мать, а девочка стояла с широко раскрытыми и полными упрека глазами.
— Вина, быстро! — Катя повернулась к девочке.
Девочка взглянула на брата, тот кивнул, и она опрометью бросилась из комнаты, вернувшись с полной до краев чашкой и поставила ее на стол. Джиррхун поднес ее к губам матери и холодно сказал:
— Уходите.
Элльхина покачала головой, разливая пурпурное вино на халат.
— Нет, подождите. — Он отпила вина и перестала дрожать. Взяв чашку из рук Джиррхуна, она сделала большой глоток и слабо улыбнулась сыну. — Спасибо, ты правильно поступил. Вы оба. Но, пожалуйста, оставьте нас.
Джиррхун заколебался, на его детском личике проступило сомнение. Он медленно пошел прочь из комнаты, взяв сестру за руку. Элльхина выпила вино и со вздохом поставила пустую чашку на стол.
— Бураш, там вас ждет только темень. — Гадалка опять медленно покачала головой, пытаясь взять себя в руки. — Темень, которая может поглотить весь мир.
— От кого она исходит? — спросил Каландрилл, но в ответ гадалка только бессильно вздохнула.
— От тех, кто давно умер. — Дрожащей рукой Элльхина нащупала лакированную шкатулку и, не сводя глаз с его лица, прошептала: — И кого лучше не беспокоить.
Она вытащила из шкатулки серебряную трубку, набила ее табаком и высекла огонь. Сладкий наркотический запах распространился по комнате. Гадалка глубоко затянулась и перестала дрожать.
— Все это — загадки, — сказал Каландрилл, вспомнив вдруг, что однажды, очень-очень давно, уже произносил эти слова в другом, очень далеком отсюда городе.
— Большего я сказать не могу, — Элльхина снова глубоко затянулась, явно с удовольствием. — Я могу сказать тебе только то, что мне дано увидеть.
— Так ты говоришь, что господин Варент — предатель? — спросил он.
— Это имя мне неизвестно. — Элльхина указала черенком трубки на Катю. — Но я могу утверждать, что она та, за кого себя выдает. Она твой второй товарищ.
«Она та, за кого себя выдает».
Его логические выкладки терпели полный провал. Все выстроенные с такой тщательностью аргументы разбились о бесстрастные слова гадалки. Ему вдруг стало страшно холодно, и он обхватил себя за грудь, наклонившись вперед, как промерзший до костей человек. Словно сквозь туман, он услышал Брахта:
— В Лиссе биах говорил нам о предательстве. Было ли это предупреждением о Варенте?
Элльхина вновь отрицательно покачала головой.
— Мне неведомо это имя, — повторила она. — Катя, Брахт, Каландрилл ден Каринф — эти имена я слышала, но не то, о котором ты говоришь. Дух дерева говорит только правду, по крайней мере в этом я уверена. А биах назвал вам это имя?
— Нет, — ответил Брахт. — Он просто предостерег нас от предательства.
Элльхина пожала плечами и глубоко затянулась.
— Так, значит, в Кате ты предательства не увидела?
— Только искренность. Вы трое связаны единой целью, которая выше моего понимания.
«Она та, за кого себя выдает».
Значит, тот, другой, — не тот, за кого себя выдает? Значит, тот, другой, лжет? Ему стало еще холоднее, и он задрожал, не чувствуя на себе руки Брахта, желающего его согреть. Он убивал людей потому, что поверил в эту ложь; да и его собственная жизнь висела на волоске. Зубы его стучали. Как он гордился собой, что обманул Аномиуса, — он сплел тогда такую хитрую двуличную паутину, в которой колдун запутался, как жадная муха. Он сплел паутину из правды, полуправды и посулов. А все это время сам был мухой в паутине Варента. Избавитель мира? Просто посыльный, не больше. Он застонал от боли, которую ему причинило это предательство; сама основа его веры, его доверия была потрясена.
«Она та, за кого себя выдает».
Катя правдива, Варент нет.
«Обман застилает ваш путь, тщательнее выбирайте друзей. Будьте осторожны… Помните об этом, когда лжец раскинет свои сети…»
Брахт был прав, биах говорил о Варенте.
«Она та, за кого себя выдает».
Значит, все, что Катя говорила, — правда. Варент — не аристократ из Альдарина, а многовековой колдун, погрязший в грехе и приписавший Азумандиасу свои собственные цели. Он готов ввергнуть мир в хаос. И как близко — устрашающе близко! — он подошел к своей цели благодаря его собственной непреднамеренной, но неоправданной безмозглости.
Катя правдива, Варент нет.
Ужасное предчувствие беспорядочно билось о стенки его сознания. Ледяной холод, как нож, проникал все глубже. За то, что керниец поверил в эту женщину, Каландрилл обозвал его безумцем. Какая горькая ирония — Брахт различил то, что не увидел он, совращенный льстивыми словами Варента — Рхыфамуна! — посулившего ему все. Он был готов убить Катю и доставить «Заветную книгу» Варенту. Нет, не Варенту, его зовут не Варент ден Тарль, да, возможно, и лицо у него совсем другое; его зовут Рхыфамун, а каково лицо того, кому принадлежит это имя, он и представить себе не мог. Он почувствовал, как что-то давит ему на губы, и открыл рот, и на языке ощутил жидкость, и, захлебываясь, проглотил ее. Кто-то стучал ему по спине, кто-то вытирал ему губы. Ему опять поднесли чашку, и он отпил. И еще раз. В глазах прояснилось, и он увидел Элльхину, внимательно рассматривавшую его через стол с озабоченным лицом. Брахт стоял подле него на коленях, успокаивая и поддерживая его. Он повернулся к Кате с мольбой в глазах, и она посмотрела на него с улыбкой — ее серые глаза были чисты, в них не было и намека на торжествующий огонь, только забота.