Куда я нах денусь, когда она так стонет.
А когда Оля начинает двигать бедрами навстречу моим пальцам, башню срывает совсем. Я впиваюсь в сладкий мяукающий рот, вжимаюсь в трепещущее тело и ловлю дрожь отголосков ее оргазма.
Истомина расслабляется, а меня штырит.
– Оль, потрогай меня, – я покрываю поцелуями ее ключицы. – Оль возьми его в руку.
Я расстегиваю ширинку и кладу почти детскую ладошку себе на член. Если она откажется, я завою. Реально. Болт просто взорвется.
Спускаю белье, и ее величество слегка поглаживает мой конец. Я накрываю ее пальцы своей и показываю, как мне подрочить, потому что у меня даже плечи сводит, и руки чешутся ее оттрахать, а я должен как-то не облажаться. Я же, твою мать, обещал.
А руками можно.
Она сама сказала.
Работая ее кулачком, я вспоминаю, как она облизнулась, после того, как я кончил ей в рот, и яйца поджимаются. Сопровождаемые моим рычанием, белесые брызги падают на сливочный живот.
Мне мало. Дай мне сейчас пять минут, и я опять буду в боевой готовности. Стоит только подумать, что вот она, Истомина, рядом. И у нее там тесно, и ей нравится, когда с силой втягиваешь в рот соски.
С мученическим стоном я падаю рядом с Олькой, запихиваю ее подмышку и пережидаю всплеск окситоцина.
Блядь, надеюсь Истомина помилует меня и пустит в свою дырочку раньше, чем я свихнусь.
Глава 61. Оля
Мамочки… Как это опять получилось?
Когда я убегаю от Кира в ванную, мне кажется, что все кончено.
И меня убивает собственная реакция на прикосновения Дикаева. Я ненавижу этого озабоченного за то, что он со мной делает.
Вот только что я кипела, но стоит ему меня поцеловать, как я превращаюсь в тряпку. Когда я успела войти во вкус? Я ведь ждала, когда он поцелует. И не рыпалась даже. А теперь реву в ванной.
Если я буду его слушать, опять окажусь без трусов.
Но когда я слышу:
– Оль… Мне без тебя плохо.
Сердце пропускает удар.
– Мне без тебя никуда.
И вообще все ухает куда-то в живот.
Придурок.
Мой первый.
Как меня угораздило в него влюбиться?
Я, наверно, дура, что даю ему шанс. Кир обещает не приставать, и мы оба точно знаем, что он будет. И, разумеется, Дикаев тут же лезет целоваться, и все сразу летит в трубу.
Правда, он старается сдерживаться, и когда до меня доходит, что ничего серьезнее поцелуев не планируется, меня это почему-то задевает. Что? Уже меня не хочет? И я специально его провоцирую:
– Трусики совсем влажные, – шепотом рассказываю я и наслаждаюсь тем, как бьется жилка на его виске, как ходит кадык, как вздымается грудь.
Хочет. Я все еще его волную. И мне это нравится. И вообще Кир целуется хорошо, и грудь… Ах…
Ничего же плохого не будет, если немного… руками…
Мне стыдно и сладко намекать ему на это. Стыдно, потому что добиваться должен мальчик, а сладко, потому что я вижу, как Дикаева начинает колбасить. Только я немного не ожидала, что он устроит мне такое. Его пальцы внутри двигаются, распирают, давят и вынуждают меня раскрываться шире и толкаться на встречу. Складочки почти зудят, так мне хорошо, а там, где Кир нажимает, дергает сладенько, вызывая мои стоны.
Но больше всего мне нравятся шальные глаза Дикаева, и как он старается в меня вжаться, поэтому когда он просит его потрогать, я не отказываюсь.
Я прикасаюсь к его вздыбленному органу, на головке которого выступила прозрачная капелька, я помню, что на вкус она солоноватая. Слегка сжимаю ствол, и Кир закрывает глаза. Его желваки играют на скулах, и он рукой помогает мне его удовлетворить.
И хотя я свое уже получила и больше ничего не хочу, но миг, когда Дикаев рыча кончает, приносит мне удовольствие.
Кир лежит рядом, его дыхание становится ровнее, он утыкается мне в шею и замирает. Я уже думаю, что он сейчас уснет, но всю красоту момента портит громкий голодный зов его желудка.
– Ты почему не поел? – ругаюсь я, хотя мне очень смешно.
– Козлятины в меню не было, – бурчит он мне в шею.
– Чего? – не понимаю я.
– Не бери в голову. Сейчас я что-нибудь приготовлю…
– Ты?
– Да. Если ты готова опять есть овощи, то сделаю.
– Я-то готова, – соглашаюсь я, потому что в прошлый раз было очень ничего. – Но твои порывы меня пугают. Ты решил прикинуться хорошим мальчиком?
– Нет, – со вздохом признается Дикаев. – Это чтобы руки занять, а то вот…
Он снова кладет мою руку себе на…
– О! – понимающее восклицаю я. – Ясно. Тогда, конечно, готовь.
Кир заглядывает мне в глаза, и по выражению его лица становится видно, что он предпочел бы услышать другой ответ, но нет уж. Хорошенького помаленьку.
– Мне надо позвонить маме, сказать ей, что я задержусь.
Дикаев хмурится.
– Останься на ночь. И не ори, что я извращенец, – опережает меня он. – Я соскучился. Я буду вести себя прилично, – добавляет, видя мой скептический взгляд.
– Я могу ей сказать, что ночую в общаге… – задумываюсь я.
– Нет. Скажи ей, что ты ночуешь у своего парня! – неожиданно агрессивно требует он. – У меня есть права, и я их заявляю.
– Моей маме заявишь? – обтекаю я. Как-то мне ее реакция смутно представляется, но я догадываюсь, что она вряд ли будет восторженной.
– Да. Дашь мне трубку.
Я с беспокойством трогаю лоб Кира, уж не заболел ли.
– Не там, – он перекладывает мою руку опять на свой пах.
Я закатываю глаза. Кто-то вообще неисправим.
– Ты моя, Оль. Ничего не изменилось. И сегодня ты ночуешь со мной.
Ты посмотри, какой суровый!
Хитро стреляю в него глазами:
– А ты выдержишь? Всю ночь?
Щека Кира дергается:
– Зараза! Ты меня провоцируешь! Безжалостная!
– Ага, – показываю язык. – И дальше буду.
– Да я так и понял, что мне каюк, – мрачно соглашается Дикаев, но притягивает снова к себе.
– Ты чего творишь? – волнуюсь я, когда его рука ложится снова мне грудь и стискивает ее.
– Руками можно, мне Истомина сказала, – шепчет он мне в губы.
– Ну раз Истомина… – сипло отвечаю я, чувствуя, как длинные пальцы поглаживают кожу над резинкой джоггеров. – Но мама…
– А потом будем звонить маме… Честное-пречестное…
Глава 62. Оля
– Да. Конечно. Обязательно. Мой номер у вас есть. Да. Я правильно назвал адрес. За рулем. Мы не пьяные.
Кир пыхтит в трубку. Я бы уже давно плюнула и отправила меня домой, но он не сдается.
Мама, как я и предполагала, не очень обрадовалась моему сообщению, что я останусь у мальчика. Зато Кир был прав, и то, что я не стала врать, сыграло в нашу пользу. Правда, мама передала трубку отчиму, видимо, чтобы отбить у Дикаева неприличные желания, но она Кира просто плохо знает.
Отчим, видимо, вытрясает из Кирилла душу.
– Дикаев Кирилл. Да, мой отец. Дмитрий? Мой брат.
Как на допросе. Мне смешно на самом деле, но я сдерживаюсь, таким образом поддерживая геройство своего парня. Ну серьезно, весело же смотреть, как он покрывается пятнами. Интересно, что в этот момент говорит ему отчим?
Запретить мне могут, но не категорично. Мне же уже восемнадцать есть, и я раньше не была замечена в чем-то, за что ругать могут. И мама думает, что мозги у меня есть.
Я тоже раньше так думала.
А теперь сомневаюсь.
Вот насчет Кира у меня сомнений нет. У него в голове пусто и звонко. Там мозгов нету. Организм бросил все силы на рост и ширину плеч. Неперспективным органам, походу, питания не досталось.
– Сейчас. Тебя, – он возвращает мне нагревшийся телефон.
Сверлит меня глазами, будто я сейчас заору: «Срочно вызывайте ОМОН, заберите меня у этого извращенца!».
– Алло, – стараюсь говорить серьезно и ответственно, чем палюсьи вызываю сердитый взгляд Дикаева.
– Оля, ты отдаешь себе отчет в своих действиях? – напряженно спрашивает отчим.