А уж сидеть на обеде за таким роскошно сервированным столом ей вообще не доводилось. Свисавшая с лепного потолка огромная люстра заливала ярким светом сам стол и все, что на нем было разложено: серебряные приборы, фарфоровую посуду, сверкающие хрустальные бокалы, все на своих местах — аккуратно и симметрично. В центре стола стояло огромное серебряное блюдо с живописной горкой всевозможных фруктов. В серебряных вазах было полным-полно цветов, источавших пленяющий аромат. Наряды гостей по их изысканности не уступали сервировке и говорили если не о роскоши, то, во всяком случае, о богатстве. Высоко приталенные платья дам были украшены лентами и дорогой вышивкой. Безупречно сидящие на кавалерах сюртуки и жилеты пленяли строгостью покроя и яркими расцветками. К удивлению Элизы, платья на девушках отличались крайне глубокими вырезами и почти не уступали по своей открытости ее наряду. Как бы там ни было, но именно ее платье, вернее, его искусное отсутствие на некоторых частях ее тела, привлекало к ней мужское, да и не только мужское, внимание. Хотя мужчины поглядывали на нее почаще: одни смотрели как бы небрежно, но все равно оценивающе, взгляды других были более откровенными и пристальными, они как будто раздевали ее. В таком разглядывании не было ничего приятного. Удивление Элизы росло с каждой минутой. Новая прическа, новое платье — и мужчины уже не могут оторвать от нее, от синего чулка, своих глаз.
Сколько раз тетя Селестина говорила Элизе о том, как ей повезло, что она не унаследовала чарующей красоты ee матери. Той самой красоты, из-за которой ее отец, высокородный дворянин, женился на ней. Неравный брак вызвал взрыв негодования у ее знатного деда. В припадке бешенства он лишил сына наследства, и ее отцу пришлось зарабатывать и себе, и семье на жизнь игрой на деньги. Отсутствие красоты тетушка считала благословением свыше. Непривлекательная, по мнению тетушки, Элиза была надежно ограждена от тех бед и несчастий, которые сопутствовали красоте, по мнению все той же тетушки. Но теперь, ловя на себе восхищенные взгляды мужчин, Элиза начала сомневаться в тетушкиной непогрешимости: а вдруг она пошла в мать, и унаследовала больше красоты, чем полагала раньше?!
Невольным подтверждением правильности ее догадки служили одобрительные улыбки самого Хартвуда, который на правах покровителя смотрел на нее и дольше, и пристальнее, чем остальные, намеренно задерживая взгляд на ее полуобнаженной груди. Однако вскоре он начал смотреть на нее такими глазами, что Элиза покраснела от смущения и потупилась. Но едва она подняла голову, как ее глаза столкнулись с его карими глазами, блестевшими от возбуждения, Элиза вздрогнула, внутри ее что-то вспыхнуло, и ее охватило ответное возбуждение. Ей стало любопытно: как возникло первое чувство с между ее отцом и матерью? Не было ли оно похожим на те чувства, которые влекли ее к Хартвуду? Не действовали ли гипнотически голубые глаза ее отца на ее мать точно так же, как карие глаза Хартвуда на нее?
Но тут Элиза опомнилась. Пылкие взгляды Хартвуда всего лишь часть любовной игры, которую они согласились вести на глазах у всех. Итак, поспешила напомнить себе Элиза, Хартвуд для нее привлекателен не больше, чем викарий в роли сэра Питера, когда она сама играла роль леди Тизл. Что же касается других мужчин… то понятно, почему они глазеют на нее. Во-первых, они ее принимают за известную лондонскую куртизанку, а во— вторых, все-таки лорд Лайтнинг — большой оригинал, ухитрился посадить мать за один стол вместе со своей любовницей. Скорее всего гости, глядя на нее, недоумевают, зачем такому красивому и богатому джентльмену, как Хартвуд, брать на содержание такую не слишком выигрышную любовницу, как она.
Но даже такие не очень веселые мысли не портили Элизе настроения. Внимание мужчин льстило ей, она даже чувствовала себя опьяневшей, хотя и не выпила ни капли вина. Как хорошо хоть на один вечер почувствовать себя красавицей, чья внешность привлекает и притягивает мужские взоры! Кроме того, лорд Хартвуд флиртовал с ней на виду у всех, и его заигрывания действовали на нее подобно электрическому току. В его магнетическом взгляде под внешним одобрением скрывалось какое-то более глубокое и волнующее чувство. Оно пробуждало в ней в ответ странное чувство, в котором смешались вместе тревога, страх, восхищение и радость. Но что бы Элиза ни чувствовала, она не ошибалась и не забывала, что все было установленными им правилами игры.
Чуть поодаль, но вблизи от нее сидел один благообразный джентльмен. Он повернулся к ней и попытался завязать разговор. Как он сам представился, его звали мистер Снодграсс. Из обрывков чуть долетавших ранее до Элизы разговоров она уже знала, что он местный преуспевающий предприниматель, владелец небольшой фабрики по изготовлению пуговиц.