— Думаю, это произошло вот каким образом: единственный наследник Джеймс был слабым, болезненным ребенком. Считалось, что ему не долго жить на этом свете. Титул значил для отца почти все, и тогда он убедил мать притвориться, что его внебрачный отпрыск — ее собственный сын и законный наследник.
— Но разве это не преступление — подменять одного другим, делать незаконнорожденного законным наследником?
— Разумеется, но если отец и леди Хартвуд договорились, то уже не важно, какие чувства они питали друг к другу. Должно быть, у каждого из них были свои веские основания держать все в тайне.
— Но это всего лишь предположение. Что навело тебя на подобную мысль?
— Будучи ребенком, я слышал, о чем шептались слуги. Они говорили, что после рождения Джеймса мать едва не умерла при родах, врачи настоятельно советовали ей больше не рожать. Слишком слабое здоровье, врачи уверяли, что она может умереть при вторых родах. Но поскольку Джеймс рос очень хилым ребенком, отцу нужен был еще один наследник. Если леди Хартвуд больше не могла подарить ему сына, разве отец не мог найти другую женщину, которая справилась бы с этой задачей? Разве ты не заметила, насколько похожи между собой моя мать и миссис Этуотер? Если бы моя мать объявила о рождении сына, вряд ли кто-нибудь заметил бы подмену.
— И ты полагаешь, что твоя мать согласилась?
— Вне всякого сомнения, бьюсь об заклад. Однако ее гордость была уязвлена сильнее, чем отцовская. Она ведь заплатила за право носить титул очень большое приданое. Ну сама подумай, Элиза! Есть ли какое-нибудь иное вразумительное объяснение ее ненависти ко мне и жестокого обращения со мной? А если я не ее сын, тогда все понятно.
Какое интригующее объяснение! Хартвуд пытался поймать Элизу в свои сети, используя в качестве приманки тайну и играя на доверии. Однако у него действительно были серьезные подозрения. Они мучили Эдварда на протяжении всей его сознательной жизни.
Выражение озабоченности проступило на лице Элизы.
— Если это так, тогда время и день твоего рождения, которые дали мне, скорее всего неточны. Вполне возможно, что ты родился в другом месте, а потом тебя тайком перенесли в спальню леди Хартвуд. — Элиза задумчиво покачала головой: — Нет, вряд ли такое возможно. Гороскоп я составила, опираясь на указанные дату и час твоего рождения. Но они слишком хорошо подходят к твоему характеру. Здесь не может быть ошибки. Гороскоп как нельзя лучше объясняет, где прячутся корни твоих конфликтов с матерью — в твоей склонности к озорству, а также в горячем, легковозбудимом характере, свойственном Урану. Если бы ты родился на несколько часов раньше под знаком Луны, а не Марса, тогда Уран ушел бы с твоего небосклона. Нет-нет, похоже, ты в самом деле родился именно в тот час и день, который считается твоим днем рождения. Видимо, оттого, что твои отношения с матерью складывались мучительно и болезненно ты искал утешения в мысли, что ты рожден незаконно.
Неужели он искал утешения в подобных мыслях? Ее предположение поразило Хартвуда. Он скрывал свою тайну, потому что действительно стыдился: а вдруг он не тот, за кого себя выдает? Хартвуда внезапно поразила одна мысль: если бы ему привели твердые доказательства, что леди Хартвуд не его мать, то он нисколько не сожалел бы об этом. Мысль сама по себе была ужасающей, но никаких других доказательств, опровергающих ее, у Элизы не было.
— А что, если твоя астрология ошибается? Если бы миссис Этуотер была моей матерью, тогда многое стало бы на свои места. Тогда было бы понятно, почему отец никогда не заступался за меня, когда мать срывала на мне свой гнев. Тогда вполне объяснимо как его отношение к миссис Этуотер, так и его желание задобрить ее, в том смысле и тот самый подарок, почти разоривший нашу семью. Если бы я действительно был его сыном и он признал бы меня законным наследником, то можешь предоставить, какой властью над ним обладала бы его любовница.
Вдруг, к своему ужасу, Хартвуд понял: поделившись с Элизой своим самым сокровенным секретом, он тем самым оказался в ее власти. Зная его тайну, она могла угрожать тем, что, раскрыв ее, погубит его. Должно быть, он сошел с ума, открывая ей душу.
Однако Элиза, по всей видимости, не обратила никакого внимания на его оплошность. Она склонила в задумчивости голову набок, словно птица, ему очень нравилась такая ее манера.
— Если бы, я составила гороскопы твоих родителей, возможно, мне удалось бы приблизиться к правде.
— Возможно, но ведь ты намереваешься покинуть меня, — отозвался Хартвуд, с облегчением видя, что Элиза ведет себя так, как будто не замечает его двойной игры: простодушно и явно она не собиралась извлекать выгоды из доверенной ей тайны. Все-таки она оправдывала возлагаемые на нее надежды. Оставалось лишь закрепить успех путем небольшого лицедейства. Хартвуд принял отчасти грустный, отчасти разочарованный, одним словом, байронический вид. Его глаза стали печальными и слегка влажными от притворных слез, в них как будто отражались его страдания.