Это была всего лишь уловка, но с ее помощью Хартвуд надеялся обольстить Элизу, подчинить своей воле. Но едва взгляды их встретились, как сразу все полетело к черту. Его охватило волнение, казалось, что сквозь чистые зеленые глаза Элизы смотрит ее душа, и от этого взгляда ничего нельзя ни спрятать, ни утаить. Корка черствости и себялюбия, покрывавшая его сердце, вдруг треснула, и изнутри забил родник давно забытых, искренних чувств. Сердце его тревожно забилось, и Хартвуд ощутил, как в ответ так же быстро и взволнованно застучало сердце Элизы. Казалось, между ними, как между двух электрических зарядов, проскакивают искры. Еще немного, и выдержка изменила бы ему, но в эту минуту Хартвуд отвернулся и отступил назад. Превосходная мизансцена, он почти не сомневался в том, что Элиза теперь не уйдет от него.
Элиза находилась в не меньшем смущении и неуверенности.
Если бы он укорял, или упрекал ее, или посмеивался, по своему обычаю, она легко все перенесла бы, но выражение непритворного страдания и страха, проступившее в его глазах, перевесило ту неприязнь, которую вызывали его прозрачные попытки манипулировать ею. Да, ее увлекала его неискоренимая тяга к актерству. Наигранными приемами он пытался убедить ее в своей искренности и заставить остаться. Как ни странно, но из-под его актерской маски проглядывало отчаяние: ему действительно было важно, чтобы она осталась. Нет, она не должна поддаваться! Несмотря на его обаятельную и смущенную улыбку, несмотря на его красоту, нельзя было забываться! Ее положение было шатким и опасным. Надо было как можно быстрее подавить вспыхнувшие в ее душе надежды на несбыточное. Нет, она должна быть стойкой и сильной. Надо было отгородиться от него, напустить на себя холодность, собраться с духом и уйти. Он не должен заметить, как ей тяжело расставаться. Иначе он тут жe сыграет на ее слабости.
Увы, с его стороны — одно лишь притворство и одна лишь игра. Да, он ловкий соблазнитель, умело играющий на женских чувствах. Женщины для него, что-то вроде развлечения и забавы. Если она ему зачем-то понадобилась, то скорее всего для того, чтобы удовлетворить мимолетный порыв сладострастия, или, возможно, он увлекся ею просто из любопытства: как долго, она еще будет сопротивляться обольщению?
Если она уступит и останется, если она согласится подбирать после его любовниц крохи его чувств, она кончит так же плохо и печально, как и ее мать.
Что ждет ее впереди, если она согласится на его просьбу? Ничего хорошего! Даже если он не станет ее домогаться, она за время, проведенное в Брайтоне, еще крепче привяжется к нему. Каждая минута, каждое слово и каждый взгляд скрывали в себе не только радость, но и страдание. В конце концов ее сердце будет разбито. Более того, его поцелуи возбудили в ней желание, вызвав его, словно спящего джинна из бутылки. Прежней Элизы, наивной и простодушной, уже не было и в помине. Она не обольщалась и не надеялась больше, что, отдавшись ему, она сумеет пробудить в нем любовь. Как это ни странно, но теперь она явственно ощущала, что он в равной степени и хочет, и не хочет ее. Предчувствие ее не обманывало: когда она в конце концов надоест ему, он бросит ее, в этом не было никаких сомнений. Было непонятно, как жить дальше новой, изменившейся под его влиянием Элизе после того, как они расстанутся.
Может быть он не лгал, когда говорил, что не умеет любить. Возможно, составляя его гороскоп, она видела в нем то, что ей хотелось видеть. Уран в его кульминационной точке на небосклоне был великолепен, подобно сверкнувшей молнии на фоне ночного летнего неба, и так же непостоянен. Обжегшись на отце с его вечными и пустыми обещаниями, она утратила былую доверчивость.
Элиза молчала, не зная, как отказать лорду Лайтнингу. Нужные слова никак не приходили ей в голову. Если бы только она вовремя отворачивалась от его пристальных глаз и не видела тех чувств, которые светились в них! Если бы только он не сжимал ее руку… если бы она сама не хотела остаться…
Будь она поумнее, она бы без лишних слов уехала отсюда.
— Может, останешься хотя бы на один день? — умоляюще сказал Хартвуд. — Это все, о чем я прошу тебя, а потом ты вольна поступать так, как тебе заблагорассудится.