Однако самоудовлетворение мгновенно сменилось другим, значительно менее приятным чувством. Ну и что, если Элиза сохранила свою девственность? Как бы там ни было, но ее репутация погублена. Только он и Элиза знали правду, а все вокруг считали ее его любовницей, никто не поверил бы в то, что она лишь притворялась. В том мире, в котором он жил с Элизой, видимость зачастую была важнее истины.
Тихий голос совести подсказывал ему единственный достойный выход: жениться на Элизе. Но от одной такой мысли у него перехватило дыхание. Жениться? Да ни за что в жизни. Среди своих сверстников он не видел ни у одного счастливой семьи. С какой стороны ни посмотри на брак, это ловушка, смертельно опасная, в этом он был, безусловно, согласен с тетей Элизы. Но в тот же миг он вспомнил, как ему было приятно прижимать Элизу к груди в карете, и под наплывом новых, неожиданных мыслей и чувств он растерялся. Неужели его, лорда Лайтнинга, утомила веселая и беззаботная холостяцкая жизнь? Потрясенный, он остолбенел.
Он хотел жениться на Элизе, причем Эдвард нисколько не лукавил, не хитрил перед собой.
Женитьба, возможно, была западней, но он хотел быть пойманным и поймать ее: заключить в свои объятия и заточить в своей спальне. Осознав, что таится в глубине его души, подгоняемый благородством и проснувшимся желанием быть все время рядом с ней, Эдвард почти сдался. Хотя уголок его сознания, не утративший благоразумия, подсказывал ему, что он не обретет счастья в супружестве точно так же, как человек, приделавший к плечам искусственные крылья, не полетит, бросившись вниз со скалы. Тем не менее, решил он, надо попытаться, даже если он погибнет.
Вереницу его мыслей прервал приход Элизы. Она переоделась в сухое, причем, к удивлению Эдварда, выбрала одно из самых провокационных платьев из тончайшего розового шелка. У него даже возник вопрос: а есть ли еще что-нибудь под платьем? Эдвард мог бы поклясться, что там больше ничего не было. Не без волнения он переборол внезапный порыв желания, а затем невольно удивился, для чего она надела, именно такой наряд. Если бы подобное платье было на какой-нибудь другой женщине, ему без всяких слов был бы понятен ее намек. Но, имея дело с Элизой, Эдвард не знал, что и думать.
Поскольку все равно надо было что-то делать, он протянул ей подарок — пакет с книгой мисс Остен. Он только что подумывал о том, чтобы предложить ей руку и сердце, и подаренная книга казалась мелочью и пустяком. Тем не менее Эдварду хотелось, чтобы она обрадовалась его подарку, каким бы незначительным он ни выглядел в его собственных глазах. Ему во что бы то ни стало хотелось сделать ей приятное.
Элиза, как ему показалось, очаровательно улыбнулась в знак благодарности.
— Ты слишком добр, делая мне такой оригинальный подарок, — сказала она и тут же принялась разворачивать коричневую бумагу, в которую была завернута книга.
Эдварду показалось, что она колеблется от непонятной нерешительности. Более того, она прятала от него свои глаза. А это совсем было странно, он уже привык заглядывать в зеленую глубину ее глаз и отыскивать на их дне согревающие душу участие и нежность.
Не спеша вступать в беседу, он взял с бюро нож для разрезания бумаги, рукоять которого была выполнена из золота и оникса.
— Это нож моего отца, и я думаю, что теперь он мой. Прими от меня как подарок.
Она снова поблагодарила его, и опять как-то смущенно. «И зачем она надела на себя такое провокационное платье?» Прежняя мысль не давала ему покоя.
— Мне бы хотелось начать читать книгу мисс Остен прямо сейчас, но, увы, это выглядело бы чрезвычайно бестактно.
— Напротив, твое нетерпение я расцениваю как подтверждение того, что мой подарок пришелся тебе по вкусу. — Эдвард был рад такой отвлеченной теме.
Она смотрела на него настороженно и внимательно. Затем села в большое кожаное кресло и принялась зачтение. Полчаса прошло в молчаний, она читала, Эдвард делал вид, что тоже читает.
А в его голове вертелась одна и та же мысль: как ему приступить к вопросу о женитьбе? И как говорить об этом, не упоминая о бесстыдном письме ее отца? Лучше всего было бы вообще обойти его молчанием. Он не хотел, чтобы она заподозрила вполне очевидную связь между его желанием жениться на ней и письмом ее отца. Он догадывался о том, как отреагирует Элиза на его предложение, если заподозрит хотя бы намек на то, что им движет жалость.