— Как дела у Молли? Ей лучше? Она уже вышла из…
— Всему свое время, приятель, всему свое время! — усмехнулся Фрэнко. И, развернув работающую на батарейках тележку, покатил обратно к лечебнице. — Да, по-моему, ей лучше. Рецидив, о котором мы недавно говорили, почти прошел. Похоже, что Молли снова воспрянула духом.
— Так я смогу увидеть ее?
Фрэнко нахмурился. Поравнявшись с толпой на лужайке, доктор свернул на тропинку, где народу было поменьше.
— Давайте-ка зайдем с черного хода сегодня. Хорошо?
Джексон растерялся. Значит, Фрэнко не хочет пока устраивать свидание, а из этого следует только одно…
— Вы считаете, что еще рано, да?
Тележка остановилась у пешеходной дорожки,
— Вот сюда, — сказал Фрэнко и жестом пригласил Джексона следовать за ним. После удушающей жары прохладный воздух в помещении показался особенно приятным.
— А не жарковато ли сегодня для пикника?
— Да, — засмеялся Фрэнко, — но дом у нас слишком маленький, чтобы принять такую уйму людей. Так что… либо на улице, либо вообще ничего. Самые заботливые родственники предпочитают перетерпеть неудобства, но не пропускать встречу.
— А как же те, к кому никто не приезжает? Уловив виноватые нотки в голосе Джексона, Фрэнко ласково похлопал его по руке.
— Большинство пациентов толком не понимают, кто чей родственник. Все они так радуются при виде новых лиц, что в каком-то смысле у нас тут возникает одна большая семья.
Они углубились в лабиринт коридоров и наконец оказались возле кабинета доктора Фрэнко. Джексон внушал себе, что все хорошо: ведь Молли все равно не может отличить родных от посторонних. Но при мысли, что сестра до такой степени не в себе, ему едва не стало дурно.
— — Садитесь, Джексон. Не хотите ли глотнуть чего-нибудь холодного? Угощайтесь — — у меня тут все сорта шипучки.
Он открыл дверцу небольшого холодильника, стоявшего на столике, подождал, пока Джексон выберет напиток, а потом и себе взял бутылочку.
— Наверное, жарко было добираться сюда из города? — заметил Фрэнко, внимательно наблюдая за напряженным лицом Джексона.
Тот замер у окна, выходящего на лужайку, стараясь высмотреть в толпе свою сестру. Доктор вздохнул, а Джексон, сделав большой глоток, отошел от окна.
— Может, поговорите со мной, док? Очень хотелось бы услышать добрые вести.
Фрэнко пожал плечами.
— Вот уже две недели я пытаюсь вызвать Молли на разговор о ее детстве. И она говорит… кое-что...
Джексон встрепенулся:
— Что же именно?
— Да не так уж много. Она охотно рассказывает о вашей матери, которая умерла, когда Молли не было еще одиннадцати лет, и о том, что ей нравится арахисовое масло и сандвичи с маринованными овощами. И это все.
Хотя Джексон и был разочарован, он все же рассмеялся:
— Господи, а я и забыл!
Доктор улыбнулся. Джексон Рул не числился его пациентом, но у Фрэнко создалось впечатление, что этот человек переживает какую-то драму и редко откровенничает… А если это будет получаться почаще, то, конечно же, пойдет только на пользу и самому Джексону, и Молли.
— А вы расскажите мне побольше о вашей сестре, — подбодрил его Фрэнко. — Может, с вашей помощью мне удалось бы по-иному строить наши лечебные сеансы.
Улыбка на лице Джексона тут же застыла, огонек в глазах погас.
— Нет. Ничего хорошего вы бы все равно не услышали, — ответил он, отвернувшись, потом допил бутылку одним глотком и швырнул ее в корзину для мусора.
— Послушайте, Джексон, я же не пытаюсь влезть к вам в душу, даю честное слово. И вовсе не стараюсь силком вытянуть то, о чем вам говорить неловко. Но если бы вы сочли возможным….
— Где она? — резко перебил его Джексон, не сводя глаз с беспорядочно суетившейся толпы на лужайке.
Фрэнко вздохнул, поставил свою бутылку на письменный стол и подошел к окну. Братец ничуть не разговорчивее сестры. Что ж, на это есть причины. Психиатр знал, что в детстве оба они подвергались физическим издевательствам. Несколько небольших шрамов осталось у Молли, да и досье Джексона Рула доктор читал. Мальчишке, попавшему в тюрьму за убийство, суждено по гроб жизни носить на своем теле отметины отца-садиста, кости которого давным-давно сгнили в земле. Фрэнко знал и другое: в семьях, где особенно жестоко обращаются с детьми, братья и сестры часто защищают друг друга и никогда словечка лишнего не скажут. И совершенно не важно, что Джексон и Молли уже выросли: у них ведь даже не было возможности эмоционально оправиться от кошмаров детства и ощутить себя взрослыми людьми.
— Дайте-ка мне взглянуть, — сказал Фрэнко. — Не знаю, замечу ли я Молли в этой суматохе, но отчего не попробовать? Может, и получится.
— А вы знаете, как она одета?
Майкл Фрэнко улыбнулся:
— Утром мы проводили сеанс. На ней была бело-розовая блузка в полоску… Впрочем, к пикнику Молли могла переодеться. Юбка такая… раздельная, вроде брюк, только короче.
— А волосы? Короткие они… длинные… зачесаны вверх или вниз? Фрэнко улыбнулся:
— У меня есть фотография в ее досье. Сейчас покажу.
Он повернулся и стал рыться в своих папках, мысленно чертыхаясь: секретарша постоянно переставляла все по-своему, нарушая его привычную систему. За этим занятием Фрэнко не заметил, как Джексон вдруг напрягся и подался вперед.
— Ага, вот и папка! — сказал врач. — Давайте-ка посмотрим, там ли…
Голос Джексона прозвучал так тихо, что Фрэнко едва расслышал его. Но, повернувшись, сразу понял: Джексон углядел-таки в толпе свою сестру. Бросив папку на стол, врач поспешил к окну. Впрочем, Джексон вполне мог и обознаться: пятнадцать лет — слишком долгий срок, чтобы узнать Молли сразу, с первого взгляда.
— И где же вы…
— Вон там! — Джексон уверенно показал на Трех женщин, которые стояли у стола с закусками и раздавали ярко-красные ломти сочного арбуза. — Та, что ближе к нам.
— Черт бы меня побрал, — пробормотал Фрэнко, — Да, это она! Но каким же образом вы… ?
— Она похожа на Лауру.
— На Лауру?
— На нашу мать. — Джексон прижал к окну трясущиеся руки и коснулся лбом стекла, не сводя с сестры затуманенных слезами глаз. — Молли, дорогая моя, когда же ты успела стать такой хорошенькой?
Вопрос, конечно, был глупый, и оба мужчины понимали это. Многое может случиться за пятнадцать лет. Молоденькие девушки становятся женщинами. Мальчишки превращаются в мужчин. Кто-то умирает. Кто-то разочаровывается в жизни.
Доктор отошел в сторонку, внимательно изучая потрясенное лицо Джексона.
— Жаль, но сегодня я больше ничем не могу вас порадовать.
Джексон молчал очень долго. А когда он наконец отвернулся от окна и заговорил, его слова, полные безнадежной тоски и смирения, словно впечатались в сознание доктора.
— Что ж, док… на сегодня и этого достаточно.
Но позже, уже по дороге домой, Джексон понял, что лгал самому себе. Такой встречи ему было мало. К тому же разболелись старые раны, пробудились забытые воспоминания. И чувство одиночества, с которым Джексон вроде бы свыкся, давило еще сильнее. Неужели снова придется возвращаться в пустую квартиру? Нет, это немыслимо! В тап, ком состоянии ему не удастся победить призраков, прошлого.
Поэтому, въезжая в город, Джексон машинально свернул на улицу, ведущую к «Приюту Иисуса». Ему было просто необходимо услышать смех, увидеть улыбающиеся лица, обнять кого-то… и ощутить объятия чьих-то рук. О, он слишком хорошо знал, чьих именно рук… не только детских!
— Джексон! Джексон приехал! — раздался радостный визг.
И в мгновение ока детишки облепили высокого мрачного мужчину, появившегося на пороге. В одной руке у него был сверток, в другой — пакет. Но едва ребятишки сгрудились вокруг, он засмеялся.
Услышав шум и гам, Кларк выглянул из кабинета и тоже расплылся в улыбке.
— А что ты принес? Что ты принес? — наперебой кричали дети, требуя его внимания. Кларк отлично понимал, что им нужны от Джексона не только подарки, но нечто большее: его доброта — самое чудодейственное из всех лекарств. Кларк поражался, видя, какие перемены произошли с детьми с тех пор, как их начал навещать Джексон. Самые робкие и запуганные стали вести себя более открыто, а озлобленные научились сдерживаться и уже не считали всех вокруг виноватыми в том, что сделала с ними жизнь.