— Не понимаю, — всхлипывала Ребекка, прижимаясь к нему покрепче.
А он думал о своем прошлом, о той давней безобразной истории, которая разделяла их с Ребеккой, словно пропасть. И гневался на судьбу, не пожелавшую уберечь их от встречи.
— Я знаю, — негромко промолвил он.
— Тогда помоги… помоги мне понять, — сказала Ребекка, отпрянула от него и, не стыдясь своей наготы, соскочила с кровати. — Объясни, почему можно заниматься со мной любовью, но нельзя любить меня?! — молила она дрожащим голосом, а по ее щекам ручьем текли слезы.
Джексон был потрясен. Ребекка совершенно неправильно истолковала его слова.
— Я сейчас вернусь, — пробормотал Джексон, вылезая из постели, и направился в ванную, примыкавшую к спальне.
Но едва он начал мыть руки, в дверь ворвалась Ребекка, сгоравшая от нетерпения.
— Я не люблю ждать! — заявила она, вздернув подбородок с таким видом, словно готовилась принять последний удар, каким бы болезненным он ни оказался.
— Пойми, я пятнадцать лет провел в тюрьме, и люди всегда будут помнить об этом.
Джексон отвернулся, чтобы вытереть руки. Ребекка пошатнулась и в поисках опоры ухватилась за дверь. Ею овладела паника. Как убедить Джексона в том, что их любовь выдержит все испытания?
— Если ты намекаешь на моего отца и ваши сложные отношения, то я могу…
— Твой отец? И ты полагаешь, что он один осудит тебя? — Джексон потянул ее к себе и развернул лицом к зеркалу. Пусть посмотрит на себя… и на него. — Взгляни, Ребекка! Кого ты видишь?
Прислонившись спиной к широкой груди Джексона, она уставилась на свое отражение. Ее подбородок дрожал, но голос звучал твердо:
— Я вижу лицо человека, которого люблю.
«А я говорю все это потому, что люблю тебя еще больше», — подумал Джексон.
От слов Ребекки у него мучительно заныло сердце, но Джексон знал, что нельзя поддаваться слабости. Сейчас — нельзя. Ведь речь шла вовсе не о том, сколько продлится их любовь. И, скривив губы, он обрушил на Ребекку горькую, неумолимую правду:
— Да, дорогая, это, конечно, очень благородно с твоей стороны. Но что ты скажешь, когда поползут сплетни? Когда дела в оранжерее пойдут все хуже? И друзья перестанут звонить, а соседи будут отворачиваться, встречаясь с тобой?
— Этого не произойдет, — буркнула Ребекка, кляня Джексона за то, что он вздумал пугать ее.
— Черта с два не произойдет, — шепнул он. — Эта любовь сломает вам жизнь, леди.
Ребекка круто повернулась, положила руки ему на грудь и прижалась всем телом, чувствуя, как напряглась его плоть, охваченная желанием.
— Я знаю выход, — тихо произнесла она и провела пальцами по низу его живота.
Через несколько секунд Джексон потерял контроль над собой, и Ребекка вкусила сладость новой победы.
Он прижал ее к стене и слегка приподнял. Ребекка обхватила его ногами и глубоко вздохнула, вздрагивая от наслаждения. А почувствовав его в себе, закусила губу, как будто хотела умерить свой восторг. Они быстро вознеслись к самой вершине экстаза. Джексон глухо застонал, а из груди Ребекки вырвался хриплый, болезненный крик:
— Я люблю тебя… люблю… только тебя!.. В ее словах звучала истина, и Джексон не мог более отрицать ее. Пошатываясь, он отнес Ребекку на кровать.
— Я тоже люблю тебя, и да поможет нам Бог!
Они укрылись одеялом и через несколько минут заснули. Во сне Джексон по-прежнему крепко обнимал свою возлюбленную, словно хотел защитить ее от беды. Но непоправимое уже случилось, потому что он, ослепленный страстью, совсем забыл о мерах предосторожности.
Джексон открыл глаза на рассвете с ощущением, что все еще видит сон. Ребекка пошевелилась, ее ресницы дрогнули, а на губах появилась улыбка. Не удержавшись, он улыбнулся в ответ. Сон это был или явь, но просыпаться он не желал.
Когда в дверь позвонили, Ребекка готовила вторую порцию оладий и уже вылила тесто на сковороду.
— О дьявол! — пробормотала она. Жаль, что Джексон отправился осматривать свою новую квартиру. Именно сейчас лишняя пара рук пришлась бы очень кстати.
— Кто там? — крикнула Ребекка, ловко встряхнув сковороду с поджаренными оладьями, которые шлепнулись точнехонько на свои места.
Пит просунул голову в дверь, жадно принюхиваясь к вкусным запахам, долетавшим из кухни.
— Это я!
Ребекка сдержанно улыбнулась. Этот грубоватый голос был ей хорошо знаком. Через несколько мгновений старик вошел в кухню, держа в руке газету, свернутую трубочкой, и бросил плотоядный взгляд на оладьи. Ребекка снова ухмыльнулась: особой деликатностью Пит Уолтерс не отличался.
— С добрым утром, как себя чувствуешь? Пит фыркнул:
— Отлично! Два дня назад док разрешил мне заняться какой-нибудь легкой работой. Вот я и пришел доложить о полной боевой готовности, — старик нахмурился. — Если только… ты не взяла кого-нибудь на мое место.
— Не говори ерунды! Посмотри, какой сегодня прекрасный солнечный день. Хочешь оладий? Теста у меня полным-полно. Джексон скоро придет. У него нет времени готовить, а я ненавижу есть в одиночестве.
— Хм!.. — Пит окинул взглядом две горки оладий, бросил газету на стол и молча уселся перед пустой тарелкой. Потом подцепил вилкой несколько теплых оладий и с сосредоточенным видом принялся намазывать их маслом.
Ребекка закатила глаза, с трудом подавляя желание обрушить на его лысую голову ложку, которой разливала тесто. В дверях появился Джексон с одной из своих новых маек в руке.
Пит, который пережевывал первый кусок, поднял глаза и нахмурился, увидев улыбающуюся Ребекку и полуобнаженного мужчину, вовсе не казавшегося смущенным.
— Доброе утро, Пит! Я должен вам деньги, — спокойно сказал Джексон. — Большое спасибо за хлопоты! Бумажник остался наверху, но я принесу его перед вашим уходом.
Пит покраснел как рак. Он не ожидал, что Джексон так сразу заговорит об этом.
— Да ну… ерунда какая! — поспешно прервал его старик. — Ты это заслужил. И потом… я ведь знаю, где ты живешь, верно?
Джексон задумчиво прищурился. За этими словами, сказанными как бы мимоходом, крылось нечто серьезное.
Ребекка изо всех сил старалась отвести взгляд от плоского загорелого живота, мускулистой груди и рук Джексона, но это было очень трудно, особенно учитывая, сколько раз сегодня ночью она осыпала поцелуями его тело. Запах подгоравших оладий заставил ее очнуться и переключить внимание на более прозаические дела.
— Все готово. Ешьте, пока горячие.
— Спасибо, дорогая, — тихо отозвался Джексон, немало удивив и Ребекку, и самого себя такой фамильярностью: ведь рядом сидел Пит. — Но сначала мне нужно срезать этикетку. У тебя есть ножницы… или какой-нибудь нож под рукой?
— Вот, давай я сделаю, — и Ребекка быстро срезала ярлычок с белой футболки, думая при этом о сожженной коже на ладонях Джексона. — Ешь!..
— Без тебя не буду.
Она с улыбкой отдала ему футболку и, пока он натягивал ее через голову, быстро выложила на тарелку последние оладьи, а потом уселась за стол.
Во время этого обмена нежностями они совсем позабыли о Пите, и ему оставалось только жевать да помалкивать.
— Горячо! — предупредила Ребекка, перегнувшись через стол и наливая ему очередную порцию кофе. Но Пит уже отхлебнул из стакана. На глазах его выступили слезы, однако из какого-то мальчишеского упрямства он ни в коем случае не признался бы, что обжег себе язык.
Джексон усмехнулся. Он отлично понял, что произошло. Полив сиропом горку оладий на своей тарелке, Джексон передал бутылочку Ребекке.
— Кстати, Пит, может, дашь почитать газету? — попросила Ребекка. — Хочу проверить, есть ли там мое объявление. Его должны были начать печатать еще вчера, но за всей этой суматохой я не успела посмотреть.
Пит с сожалением взглянул на последние две оладьи и отодвинул тарелку в сторону. Он был бы рад доесть их, но боялся, что у него с языка слезет кожа.
— О да. Я ведь отчасти поэтому и пришел, — спохватился он, развернул газету и показал первую страницу. — Ну-ка посмотри! Кто это здесь?