Инглэм скрывала больше других и знала больше. А значит, была способна на многое.
Часть 2
Раздался очередной страшный удар о дверь ванной.
Тяжелый взгляд Роу искал что-то, хотя бы что-то, чтобы отвлечься, не видеть, безумия сестры. Не видеть и не слышать то, как ужасно содрогается дверь под сумасшедшими ударами руками, которые потом будут разбиты в кровь.
Поток выжигал её разум. Она платила свою цену за то, чтобы быть аме-кеи.
Почти всегда Роу удавалось предугадать начало, когда разум его сестры становился сликом шатким. И в итоге, их группа делала неверные выводы о внезапном желании сестры и брата уединиться. Но миф об их сексуальной связи помогал поддерживать неведение в том, кем она была.
Потоковое безумие было хорошо исследовано. От него были лекарства – на родниковой воде, с кое-какими средствами современной алхимии. Но далеко не всегда они действовали – часто, изоляция являлась единственным верным средством.
Аме-кеи жили в одиночестве, страдая от приступов сумасшествия, но хранили равновесие Потока. Потока, который, в то же время, медленно убивал их разум.
Для этих жрецов, уставших от постоянных приступов, существовала ритуальная казнь. И ей подвергались восемь из десяти, добровольно, без малейшего возраждения желания существовать в этом мире дальше.
Роу-Эри прислонился к двери. Инглэм тихо хныкала где-то на полу ванной. Кто-то уже начал догадываться о том, что происходит на самом деле в их отношениях. Врать больше не было сил. А значит, пора исчезать? Так ведь? Они всегда делали это, когда появлялась угроза раскрытию их реальной жизни. Группа не станет терпеть аме-кеи. Те были священны до такой степени, что их боялись.
Там где волны спят
Где спит земля
Есть далекий лес
Есть пустыня из гор
Там запретна земля
Наш старый дом
Там тысячи сказок
Там сладок сон
О, запретная земля
Где спит сам Бог
Слова так легко выскальзывали из губ. Старая колыбельная, одна из многих забытых детских песен. Старая песня была частью мифа среди копателей, о далекой земле, земле сотен пустынных гор, которые едва ли не алмазами вымощены, если верить сказкам. В легенде говорится, что эти горы поют под вечным ветром и стерегут в себе сотни сокровищ. Неведомо, где. Кто-то говорил, что она к северу от Огненной границы, кто-то – что к югу. Кто-то говорил, что она где-то за древним восточным государством, которое давным-давно превратилось в руины. Отчасти, Роу верил в эту сказку. Говорят, там есть лекарство для аме-кеи, и некоторые из них, отчаявшись, уходили в эти далекие земли, где исчезали навсегда.
Ещё один болезненно громкий удар.
Роу крепко-крепко закрывает глаза.
– Инглэм? – спрашивает он.
Если судить по времени, то этот приступ уже исчерпал себя.
Но в этот раз она молчит. У Роу сухо во рту. Реальность так кошмарна, она хуже любой из самых страшных сказок о препятствиях на пути к Запретной земле.
– Мне больно, Роу, – рыдает Инглэм. – Мне так больно!..
– Ты искалечилась о дверь, милая, – говорит Роу нежно, даже заискивающе.
Он выжидает. Лучше подождать, чем бороться с сестрой, невероятно сильной под Потоковым безумием.
Инглэм рыдает в ванной. Время кажется бесконечным. Роу-Эри старается думать о лакрице, о чем угодно, лишь бы разогнать ту тьму, которая так коварно поджидает его во время каждого приступа сестры. Он почти чувствует этот вкус, но быстро понимает, что лакрица станет для него подобна этим страшным мгновениям, и он никогда не попробует её снова. Его сладости должны быть сладостны. Поэтому Роу прогоняет прочь все мысли и медленно отпирает дверь.
Он привык к виду ссадин и ран на теле Инглэм-Эри. Они почти всегда одинаковы, и почти всегда быстро затягиваются, так быстро, что никто не делает выводов о странных, извращенных пристрастиях этой воображаемой пары. Не так быстро, впрочем, но достаточно скоро, чтоб можно было нигде не задерживаться.
Роу-Эри касается волос сестры. Они обрызганы серебристой краской, которые делает волосы блестящими, цвета металлик. Но они выцвели за время приступа – под потоками воды из незакрытого крана. Роу вздыхает. С волосами Инглэм надо будет что-то сделать. Он и сам окрашивает свои волосы.
Двуцветные волосы сестры, как будто окрашенные неравномерно, пятнами, слишком ярко выдают происхождение. Сам Роу был таким же, но все думали, что он – блондин. Что ж, блондин, но исключительно благодаря обесцвечивающим спреям. А Инглэм предпочитала необычные цвета.
Он долго, слишком долго перевязывает раны Инглэм, ему кажется, что с самим временем что-то не так. Роу-Эри знает, что один-два дня – и её кожа будет чиста, с еле видными отметинами, которые сами собой исчезнут ещё через два дня. Но каждый раз он беспокоится. И ему горько, но одновременно Роу гордиться своей сестрой.