Я уже не раз встречала на лестнице одну пожилую соседку с морщинистым лицом. Она каждый раз, увидев меня, что-то сердито бурчала себе под нос. На этот раз старуха сидела перед домом. Я, как обычно, приветливо поздоровалась по-гречески: «Яссу».
Но она вдруг вскочила и затараторила что-то своим визгливо-скрипучим голосом, яростно жестикулируя. Она мне чем-то напомнила вспугнутую ворону. Теперь я окончательно убедилась в том, что мне не очень-то были рады в этом доме. Расстроенная, я поспешила по лестнице наверх, в свою комнату, отперла ключом дверь и с ужасом обнаружила в своей кровати спящего мужчину. Присмотревшись, я узнала в нем мистера Петропулоса. Боже мой, что он забыл в моей комнате?…
Как вы сюда попали?… — воскликнула я, ничего не понимая. — Откуда у вас ключ от моей комнаты? И что вы вообще здесь делаете?
Грек, ничуть не смутившись, спокойно сел, улыбнулся и сказал:
— Чего вы так разволновались, мисс? Это моя комната для послеобеденного сна…
— Что?! Вы что, сошли с ума?
Пока я силилась прийти в себя от шока, он подошел ко мне и попытался меня обнять. Я в ярости оттолкнула его от себя и пригрозила немедленно позвонить в Швейцарию, чтобы сообщить о его «подвигах» мистеру Левентакису. Не знаю, подействовала ли на него угроза, но он сразу же надел свои штаны и молча покинул комнату. Теперь я наконец поняла, почему меня облаяла старуха — она не желала терпеть у себя в доме «бордель». И это мне! Порядочной девице с безупречной репутацией!.. И все только ради того, чтобы Халид хоть немного обеспокоился. Всё, с меня хватит.
Я тут же позвонила маме и уже готова была собирать чемодан, чтобы покинуть Грецию. Но мама немедленно связалась с мистером Левентакисом, и уже через пару дней мне была предоставлена очень даже милая квартира в афинском пригороде Ано Воула.
На сей раз без каких бы то ни было посягательств на неприкосновенность жилища, зато с видом на море. И инцидент был исчерпан.
После нескольких недель мучительных ожиданий и сомнений наконец-то пришло письмо от Халида. Его переслала мне мама, а мистер Петропулос велел доставить письмо в ателье. Я, скрывшись за рулонами тканей и коробками с одеждой, дрожащими пальцами надорвала концерт.
Дорогая Верена!
Как ты поживаешь? Ты уже в Афинах? Обязательно сообщи мне твой адрес. У меня все в порядке. Я живу в одной комнате с американским студентом. Порядки здесь строгие. Нам каждый день задают кучу домашних заданий, так что у меня вряд ли будет столько времени для писем, как раньше. Здесь при университете есть футбольный клуб… и т. д.
…Пиши мне.
Пока.
Твой Халид
Платья на вешалках запрыгали у меня перед глазами, а потом все слилось в одну сплошную влажную пелену. Неужели это правда? Неужели время и расстояние действительно могут разрушить такую силу, как любовь?
«Если любишь, расстояние ничего не значит», — написал Халид в одном из своих писем. А теперь? Теперь в его словах пустота и холод. Вместо слов нежности и тоски он пишет: «Вчера мы играли в футбол» и т. п.
Куда девались страсть и боль разлуки?
Совершенно раздавленная, я поплелась через магазин в витрину, чтобы продолжить прерванную работу. Почему же так больно в груди?
«Возьми себя в руки, Верена! — увещевала я сама себя. — Ты находишься в стране, где люди с утра до вечера смеются. Ты хочешь, чтобы все обратили на тебя внимание? Чтобы все поняли, зачем ты приехала в Афины?»
Я отчаянно боролась со слезами, которые то и дело душили меня.
Дома я бросилась на кровать и принялась вновь и вновь перечитывать письмо Халида. Но я не могла найти никаких признаков того, что ему меня не хватает. Не говоря уже о тревоге за меня. Я наконец поняла, что все, во что я до этой минуты верила, было лишь моими собственными грезами и фантазиями.
Я поставила кассету с грустной греческой музыкой и взяла лист бумаги.
Дорогой Халид!..
У меня разрывается сердце оттого, что…
Нет, это звучит слишком драматично. Я сочиняла, задумчиво рисуя на полях всякую ерунду, всю ночь писала, вычеркивала строки, перечеркивала все, рвала исписанный лист и начинала все заново. Я до утра в муках искала подходящие слова. В конце концов, я скомкала законченное письмо, потому что оно уже устарело и потому что все написанное показалось мне лишенным всякого смысла.
Какое-то время после этого я по ночам не могла уснуть. То и дело перечитывала старые письма из Дубая — читала их дома, в порту Турколимано, в автобусе. И никак не могла понять, почему с нами все так получилось.