В Абу-Даби никто не брал трубку. Проблема разрешилась сама собой.
После обеда стало ещё «веселей». С трех до шести я просидела одна в запертой квартире. Халид ездил в аэропорт встречать Набиля. По всем радио- и телеканалам неумолимо звучали суры Корана, и каждая минута была для меня суровой проверкой выдержки и самообладания. Арабского я не понимала, читать мне было нечего, телефона в квартире не было. Я вдруг оказалась наедине с собой, и получилось, что Рамадан, время размышлений и отрешения от мирской суеты, настиг меня помимо моей воли.
Вся моя жизнь пронеслась у меня перед глазами, и я чувствовала, что скоро то же будет и с моей любовью. Любила ли я этого гордого красивого араба, который мог процитировать каждую суру Корана наизусть? Любила ли я его ещё или просто цеплялась за какие-то светлые воспоминания, за сказку? Может, это просто пустыня с её звездным небом над прибрежными дюнами, с её покоем, лившимся в душу, как бальзам, рождала во мне невыразимую тоску? И Дубайский Крик со своими ветряными башнями, пузатыми дау, которые ещё сто лет назад бороздили волны между Индией и Африкой? Причудливый силуэт города, напоминающий театральные декорации, островок роскоши, зона слияния Востока и Запада, а сразу за ним, на огромных базарах, по-прежнему жил своей жизнью древнеарабский мир?
С чего же все началось? Я вдруг вспомнила Файзаля, Англию, и мне стало стыдно. Перед Файзалем.
Наконец, через три часа, Халид вернулся из аэропорта.
— Дорогая, мы едем ужинать вместе с Набилем. Он ждет внизу, в машине. Так что поторопись, пожалуйста.
Этого я, конечно, не ожидала. Но благодаря сердечности, с которой встретил меня Набиль, мы с ним опять почувствовали себя друг с другом легко и непринужденно.
К моему удивлению, мы в первый раз в Дубае пошли в местный ресторан. В зале на втором этаже, куда мы вскарабкались по крутой лестнице, царила необыкновенно уютная, по-восточному колоритная атмосфера. Темные фигуры закутанных с ног до головы арабок так доминировали на этой живой картине, что в первое мгновение показались мне черным облаком. Я смущенно шла мимо столиков. Только после того как официант принес нам воду и верблюжье молоко, я отважилась украдкой осмотреться. Целые семейства, причем женщины лицом к стене, спокойно сидели и терпеливо ждали окончания дневного поста. Ещё несколько минут — и в окно ворвется голос муэдзина с ближайшего минарета. Я подумала: интересно, не испытывают ли они все какой-то дискомфорт от присутствия европейки без покрывала? Халида спрашивать было бесполезно. Он, конечно, не сказал бы мне правду, если бы это было именно так. Но может, люди в этом регионе, вблизи Персидского залива, отличаются большей терпимостью и открытостью, чем другие арабы?
Тем временем муэдзин возвестил окончание поста. Вся публика сразу же поднялась и принялась за угощение. Я с изумлением увидела, как одна арабка даже во время еды умудряется прятать лицо.
Приподнимая левой рукой покрывало, она правой ловко совала под него вилку.
Несмотря на покрывала, женщины были окружены особой аурой женственности. Словно в некой игре, они, всего лишь поднимая и опуская глаза, держали своих мужчин в плену своего обаяния и лишали их рассудка.
Когда мы вышли из ресторана, мне стало легче, потому что все это время я чувствовала себя среди этих изящных невидимок каким-то инородным телом. И я понимала, что так быть не должно. Все могло бы быть иначе. Виноват во всем был Халид. Все было в его руках. Это он обрек меня на такие муки. Я злилась на него, на себя, на Бога, на весь свет. Я вдруг со всей отчетливостью ощутила невыносимость своего положения.
Как только мы вернулись домой, я потеряла над собой контроль. Усевшись на тахту, я обхватила колени руками и уронила на них голову. Слезы так и хлынули из глаз.
В этот момент я прокляла себя за то, что в свое время последовала зову сердца. Мне захотелось вернуться в прошлое и отменить все события последних лет — абсолютно все. Но отменить ничего уже было нельзя. Надо было сжать зубы и идти вперед. Или умереть.
— Милая, я же знал, что тебе не надо было приезжать во время Рамадана! — услышала я вдруг отчаянный голос Халида. — Это была ошибка. Но ты сама захотела. Ты захотела жить как мусульманка.
Я только подрагивала в беззвучном плаче. Что он мог понять!
— Верена, ну не плачь! Все позади — завтра я отвезу тебя в роскошный отель с бассейном, и ты сможешь там плавать, есть и пить, сколько душа пожелает, хорошо?
Не знаю почему, но от этих слов я разрыдалась ещё сильнее.