ГЛАВА XV
Маленькая группа беглецов спустилась с гор и вскоре оказалась на знакомых улицах Осколы.
В городе царил полный хаос. Столы и стулья, выброшенные из кафе, были разбросаны по всей улице. Сваленная в груду мебель из учреждений лежала вперемешку с обложками от книг, аптечными бутылочками и салфетками, подводными ружьями и бейсбольными кепками. На заправочной станции все насосы были согнуты у основания и напоминали силуэты обезумевших ангелов. Магазин Хэнди раскололся надвое, а продававшиеся в нем журналы, сигары и коробки с леденцами лежали рядом. Вывеска, сделанная еще в 1932 году, была разбита вдребезги, а ее осколки валялись в канаве. От городского сада остались одни руины. Вокруг сплющенных в лепешку беседок валялись вырванные с корнем заросли пекана со съежившимися, обгорелыми листьями.
Казалось, по городу пронеслась бессмысленная жестокая сила, все сметавшая на своем пути. И все же, приглядевшись, во всем этом можно было усмотреть жуткую до омерзения целенаправленность. Оторванные ножки и крылышки кур были втиснуты в кофейники, а сигары забиты в глотки мертвых котят из зоомагазина, сиденья машин лежали на крышах, а передняя часть туловища огромной собаки свисала с разбитой вывески одного из магазинов.
Забыв о грозящей опасности, беглецы стояли в оцепенении на Мэйн-стрит, не веря своим глазам. Нэнси Уэст беспомощно шептала: «Нет, нет, нет». Бобу казалось, что он видит последствия самой жестокой и страшной автокатастрофы. Крис наклонился и подобрал комикс про дядюшку Скруджа, свернул его трубочкой и положил в карман брюк.
— Мамочка, смотри, конфеты, — прошептал Джой, трогая носком ботинка коробку с шоколадом «Милки Вэй». Казалось, по городу пронесся дикий ураган из неведомого потустороннего мира. Несколько сушилок для волос, вбитых в стену отеля, свисали из пролома, напоминая творение какого-нибудь свихнувшегося абстракциониста. Газеты Эллен и папки с бумагами валялись на земле. Она увидела свой стол, въехавший в прилавок, на котором красовались черные ремешки с красными пряжками. На столе было аккуратно поставлено пресс-папье. Эллен подошла поближе и увидела открытый шкафчик, из которого вывалились все ящики, покрытые чем-то похожим на слизь и пахнущим, как мокрая человеческая кожа. Превозмогая отвращение, она наклонилась, чтобы поднять с земли остатки своей собственности. Но в этот момент Лой ударила ее по руке.
— Не смей к этому прикасаться! Никому ничего не трогать! Вы можете чем-нибудь заразиться.
Все пошли дальше вдоль по улице. Шествие возглавляла Лой, а за ней парами следовали Боб и Брайан, Нэнси и Эллен, сыновья Уэстов. Отец Палмер сильно отстал. Его нос превратился в безобразный черный нарост, из которого со свистом вырывалось тяжелое дыхание.
Он получил слишком большую дозу облучения, и происходившие с ним перемены были необратимы. Левый глаз покрылся толстыми венами и постепенно затягивался плотной, молочно-белой пленкой. Кожа на его лице теперь напоминала панцирь черепахи, покрытый выступающими толстыми рубцами.
Священник тяжело дышал, а его вывалившийся язык болтался из стороны в сторону.
Он еще не видел своего лица и оставался в полном неведении относительно происшедших в нем страшных перемен. Дотрагиваясь до щеки рукой, он чувствовал, что с ним случилось что-то неладное, но он и представить не мог, в какого урода превратился. Перемены во внешности священника были столь ужасны, что попутчики старались лишний раз не смотреть в его сторону.
Обычно жизнерадостный и добродушный, отец Палмер сохранил некоторую бодрость духа и решил, что должен поддержать своих спутников и начал во весь голос распевать веселые песенки, перепутав в них все куплеты.
— Ради Бога, пусть он замолчит, — взмолилась Нэнси Уэст.
— Святой отец, нам лучше соблюдать тишину, — обратился к нему Боб.
— Простите меня. Наверное, я слишком старомоден.
Нэнси подняла глаза к небу, по которому плыли тяжелые облака.
— Я тебя ненавижу! Слышишь, ненавижу! — закричала она.
— Мамочка, перестань! — заплакал Джой.
Господи, как эти люди шумят! Сама Лой могла совершенно бесшумно передвигаться по сухой листве, а они не могли пройти тихо даже по ровной улице, топоча, как табун лошадей.
Отец Палмер повернулся к Нэнси.
— Господь все видит, — прохрипел он, тщетно стараясь перейти на шепот. — Он с нами и думает о нас даже в эту минуту.