– Никакого Сорокина я не знаю. И Чернова здесь сегодня не дежурит.
Греков удивился:
– А вы кто?
– Не имеет значения, – ответил совсем незнакомый Грекову бас.
Странно, Чернова обычно через сутки дежурила на эстакаде днем. Он решил, что скорее всего в мужском общежитии ему смогут подсказать, где найти Сорокина.
В полутемном коридоре общежития он вдруг наткнулся на трех или четырех девушек, шарахнувшихся при его появлении от двери комнаты, в которой жили Сорокин, Матвеев и Зверев. Они явно подслушивали под дверью и теперь обвалом загрохотали со второго этажа по лестнице. Но еще три девушки, не успев прошмыгнуть мимо Грекова, стыдливо отвернулись к стене. Среди них он узнал и секретаря-машинистку политотдела Солодову.
– А ты-то что здесь делаешь? – с изумлением спросил у нее Греков.
Люся спрятала от него в ладони багровое лицо. Но одна из хорошо знакомых Грекову электросварщиц, Люба Изотова, бесстрашно встретила его взгляд и даже приложила к губам палец.
– Василий Гаврилович, тише!
– Что здесь происходит? – теряя терпение, спросил Греков..
Оглянувшись на дверь, Люба Изотова недоверчиво приблизила к нему в полутьме коридора лицо.
– Вы правда не знаете?
– А что я должен знать?
Она еще больше приблизилась к нему и, привставая на цыпочки, задышала прямо в ухо:
– Там, Василий Гаврилович, у них с самого утра идет. Вадиму Звереву показалось, что Тамара Чернова ездила с Гамзиным на катере по Дону…
– Не показалось, а видел он это своими глазами, – осмелев и тоже приближаясь к Грекову, уточнила другая электросварщица, Люба Карпова.
Люба Изотова отмахнулась:
– Это он с чужих слов повторяет.
Теперь уже расхрабрилась и Люся Солодова:
– И сказал об этом Игорю, но тот, конечно, не поверил.
– Ну и дурак! – громко заключила Люба Изотова.
Люба Карпова прикрикнула на нее:
– Тише!… Еще и сейчас у них, Василий Гаврилович, бой. Слышите?
Теперь и Греков услышал:
– Телок ты, вот кто! Слепец! – кричал за дверью голос Вадима Зверева.
– Что же теперь будет? – плачущим голосом спросила Люся.
– Что бы там ни было, а подглядывать в замочные скважины стыдно, – и Греков потянул дверь за ручку к себе.
Боясь разоблачения, девушки шарахнулись в темноту коридора.
40
За все время, сколько ни бывал в этой комнате мужского общежития Греков, еще никогда не заставал он ее в таком виде. Большой, купленный в складчину будильник на столе показывал двенадцать часов, а все три койки оставались неприбранными. Пол усеяли обгорелые спички, а на столе, на подоконнике, на смятых подушках валялись надкушенные и недоеденные яблоки. В кадушке с китайской розой, о которой всегда лично заботился Федор Сорокин, поливая её и срезывая мертвые листья, кто-то выстроил целый частокол из окурков.
И сами обитатели этой комнаты к двенадцати дня еще не были одеты. Игорь Матвеев в трусах и в майке понуро сидел на стуле, а Вадим Зверев в одних трусах стоял перед ним, яростно грыз яблоко и прокурорски потрясал указательным пальцем.
Но самое странное заключалось в том, что тот самый Федор Сорокин, который обычно с бригадой «легкой кавалерии» сам проверял чистоту и порядок в общежитиях молодежи и за каждый окурок без всякого снисхождения пригвождал виновного к позорному столбу, теперь оставался совершенно равнодушен к разгрому в комнате, в которой жил не кто-нибудь, а лично он, секретарь комитета, комсомола стройки. Правда, из всех троих своих товарищей по комнате только он и успел одеться, а на остальное у него, как видно, не хватило времени. Так и сидел на своей кровати с непричесанным русым хохолком. С возрастающим удивлением Греков увидел, что это сам же он, окутываясь табачным дымом, втыкает один за другим окурки в кадушку своей любимой китайской розы.
Дым ручьем вытягивался из форточки на улицу. Увидев Грекова в дверях, Федор всего-навсего сумрачно указал ему глазами на свободный стул. Остальные же на приход Грекова вообще не обратили внимания.
Игорь в позе подсудимого сидел посредине комнаты на стуле, положив на колени руки, а Вадим, стоя перед ним в трусах, произносил обвинительную речь.
– Может быть, тебе еще недостаточно этих фактов? – спрашивал он Игоря. В одной руке Вадим держал надкушенное яблоко, а другой, вытянув вперед палец, пригвождал его. Длинный, косо срезанный чуб, падая Вадиму на лоб, закрывал ему глаз, и, встряхивая головой, он раздувал ноздри хрящеватого носа. – Я тебе авторитетно повторяю: собственными глазами! Сдаю в пять утра смену, а Гамзин сводит ее под локоток с катера. Рандеву в новом море. На глазах у всех. Хоть у Федора спроси.
– А для комсомольской экскурсии по морю катер не дал, – заметил Федор.
– Какие еще должны быть факты?! – Вадим отбросил в сторону яблоко, схватил из кулька другое и вонзился в него зубами так, что сок брызнул в глаза Игорю. Игорь заморгал. – Ему, Федор, на мнение своих товарищей начхать. Все они, видите ли, сговорились разбить их счастье. Там он как младенец верит каждому слову, а тут подавай ему еще факты. Скажи ему, Федор, что он просто шляпа.
Но Федор опять ограничился лишь замечанием по адресу Гамзина:
– Распоряжается государственным транспортом, как своим собственным.
– И кем же после всего, по-твоему, ее считать? Хочешь, я сам скажу?
– Вадим!
Игорь произнес это совсем тихо.
– Ну что ж, что Вадим?! Через три дня я уже буду ровно двадцать три года как Вадим.
– Вадим, – поднимая голову и взглядывая на товарища совсем не свойственным ему темным взглядом, сказал Игорь, – обо мне ты можешь все что угодно говорить, но если ты еще хоть раз скажешь…
– Вот как! А если я так думаю о ней?! Кто мне может запретить так о ней думать? – с ядовитой иронией спросил Вадим Зверев.
– Я.
Игорь встал и, сжав кулаки, подошел вплотную к Вадиму. Никогда не предполагал Греков, что его лицо может быть таким суровым. Федор Сорокин на всякий случай встал и втиснулся между ними. Не только как их товарищ, но и как секретарь комитета, он считал своей святой обязанностью в зародыше^ пресечь между ними драку и не задумался бы применить для этого самые крутые меры. Уже и хохолок у него зашевелился. Петушок, как звали его девчата на эстакаде, рвался в бой. И, судя по всему, он даже остался разочарованным, что его вмешательство оказалось излишним. Даже на Вадима такая перемена в поведении Игоря произвела, вероятно, впечатление.
– Ну и черт с тобой! – с сожалением и с презрением в голосе бросил ему в лицо Вадим, лег на свою кровать и отвернулся лицом к стенке.
41
Греков решил, что теперь и он может напомнить о себе.
– Здравствуйте, ребята, – сказал он, как будто только что вошел в комнату.
В ответ Игорь коротко кивнул. Вадим опять повернулся от стены и свесил ноги с кровати, а Федор протянул Грекову руку.
– Як вам посоветоваться, – продолжал Греков. – В первую очередь, конечно, с тобой, Федор. Дело в том, что мне предстоит поездка в Приваловскую, может быть, на неделю, а возможно, и на весь месяц. Эта станица оказалась под угрозой затопления, но ни один из жителей пока ни с места.
– Казаки, – бросил Федор, и в горле у него что-то взрокотало, как у Автономова.;
– Казаки, – сам себе удивляясь, согласился Греков. – Кого бы ты, Федор, на это время смог туда отпустить со мной?
Этот вопрос явно застал Федора врасплох. Совсем не такие мысли только что роились у него в голове. Рука Федора потянулась взъерошить хохолок. Но на то он был и секретарем комитета, чтобы уметь принимать оперативные решения в самой неожиданной обстановке.
– Кого? – переспросил он, и взгляд его вдруг упал на Игоря, который опять отошел в сторону и сел на стул, опустив голову. – Да того же Матвеева.
Поднимая голову, Игорь удивленно-наивно взглянул на Федора, н Вадим тоже посмотрел на него, как на спятившего.
– Меня? – переспросил Игорь.
– Ну да. Ты же как раз теперь свободен, твой кран стал на ремонт, а мы с Вадимом без тебя можем за этим присмотреть. Присмотрим, Вадим?